Ричард Длинные Руки — монарх

— Рад тебя видеть, сын мой. Встань и сядь вон в то кресло, там светильник ярче, хочу рассмотреть тебя… Ты что-то опять похудел. Работы больше, чем ожидал?

— Намного, — признался я.

— Это всегда так, — утешил он. — То ли еще будет. Какие новости?

— Собираюсь ехать дальше, — сказал я. — Потому заскочил попрощаться. На дорогу, как водится, ваше благословение и уверение, что действую верно, что хоть и дурак, но хороший дурак, наш дурак.

Он коротко усмехнулся.

— Ты не дурак.

— Ой, как хорошо…

— А что часто сомневаешься, — сказал он, — значит, растешь. Дураки всегда во всем уверены и ни в чем не сомневаются.

— Отец Дитрих, — сказал я с раскаянием, — душа моя полна сомнения и смятена весьма, однако же в ней упорно зреет зерно, однажды вброшенное Господом, ибо ничего без его воли не делается в этом мире.

Я размашисто перекрестился, что не обмануло отца Дитриха, его лицо стало серьезным и настороженным. Уже знает, что если демонстрирую такое христианское рвение, то явно подложу какую-то очень крупную, откормленную в долгих размышлениях свинью.

— Поделись своими сомнениями, — проговорил он кротко, тоже не очень-то голосом великого инквизитора. — И что в твоей душе там за такое зерно. Может быть, вовсе не Господь его заронил…

— Я читал Библию, — сообщил я. — Вернее, перечитывал. Мы ведь все ее только перечитываем, верно?

Его лицо не изменилось, а когда увидел, что я вроде бы жду ответа, произнес так же мирно:

— В Библии есть все. И даже, как зорко заметил еще Тертуллиан, слова, что доставляют столько головной боли Ватикану: «Надлежит быть ересям».

— Ереси, — сказал я, — это ветви могучего дерева. Но, конечно, если выживут, дереву только польза.

Он напомнил, не давая мне, как обычно, увильнуть от острой темы и уйти в красивые разглагольствования, так характерные для размагниченного интеллигента:

— Так в чем твои сомнения, сын мой?

Я вздохнул и сказал:

— Отец Дитрих, все наши законы написаны людьми и для людей. Однако мы видим, что даже животные, такие как наши собаки и кони, демонстрируют верность и преданность, столь ценимые в нашем обществе. Потому уже раздаются голоса, что нельзя ради забавы мучить животных.

Он кивнул, но выражение лица оставалось таким же настороженным, когда сказал спокойно:

— В Библии есть прямой запрет.

— Как здорово, — ответил я. — А то помню, что у гуманизма вроде бы оттуда ноги растут. Из Библии, хотя и не хочется признаваться.

— Животных мучить нельзя, — сказал он. — Даже диких. Но тебя не это тревожит, верно?

— Верно, — признался я. — Я трус по натуре, всегда отпрыгиваю от острых тем. В общем, хочу сказать, что законы Божьи писались для людей, а не для эльфов или троллей… во всяком случае о них там ни слова, как нам кажется.

Он вскинул брови.

— Только кажется?

— Мудрость Создателя безгранична, — сказал я благочестиво, — он предвидел этот момент и эти вопросы! Разница только в том, что он нам продиктовал базовые ценности, а мелочами и надстройками поручил заниматься самим.

Он хмыкнул.

— В общем-то, это верно, хотя и не помню прямого указания в Библии на такие установки.

— В Библии все вкратце, — ответил я. — Где-то, хорошо помню, было сказано, как Творец сказал Адаму: вот я создал прекрасный сад, теперь поручаю его тебе, смотри же не засри его, не разрушь, а расширь на всю землю!

Он усмехнулся, лицо чуть подобрело, я виновато подумал, что сейчас он думает, будто я уже все сказал, а я только просунул под дверь предварительную лемку, что не закрылась.

— В целом, — сказал он с одобрением в голосе и в глазах, — ты толкуешь Библию верно.

— Я вот вспоминаю, — продолжал я благочестиво и широко перекрестился, что снова его насторожило, — все десять заповедей, что получило человечество из рук Моисея… Честно говоря, я на месте Творца дал бы запретов больше. Человек — свинья, ему нужны ежовые рукавицы. Для себядержания, если есть такое слово. А если нет, то пусть будет.

Он сказал мягко:

— Нельзя брать тяжелую ношу в долгий путь. Такие нерасчетливые быстро выдыхаются и, горько сказать, сбрасывают ношу на землю.

— А то и возвращаются, — добавил я.

Он кивнул.

— Вот-вот. Так часто бывает с теми, кто по неопытности берет на себя повышенные обязательства.

— Видел, — признался я. — И таких людей, и даже целые монастыри, где сгоряча и от излишнего усердия приняли строгие уставы, а потом не выдержали и разбежались.

— Вот видишь…

— Но сейчас, — сказал я, — говорю о самых базовых:

1. Не имей других богов.

2. Не служи другим богам.3. Не изображай бога.4. Соблюдай субботу.5. Уважай родителей.6. Не убий.7. Не укради.8. Не желай дома ближнего.9. Не желай жены ближнего.10. Не лжесвидетельствуй.

Он выслушал, кивнул:

— Ты ничего не пропустил, сын мой. Какая заповедь тебя больше всего тревожит? Восьмая или, как всех мужчин, девятая?

Я помотал головой, пропуская мимо ушей ощутимую насмешку в его участливом голосе.