Ричард I Львиное Сердце

И почему только этого почти никто не замечал? И почему в большей части исследований по данному вопросу выносится столь категоричный приговор, вроде следующего: «Результаты столь широко задуманного третьего крестового похода весьма незначительны… Виноват в этом, главным образом, Ричард Львиное Сердце»? И как мог ведущий французский специалист по истории крестовых походов назвать Ричарда «се paladin impolitique et brutal»[58]

? Непререкаемость подобных оценок вновь подтверждается Стаббсом, на которого некритично опирается при создании образа Ричарда и автор английских хрестоматийных трудов по истории крестовых походов Рансиман. Некомпетентность солидных английских источников особенно роковым образом сказывается при оценке роли Ричарда как крестоносца, ибо мнение Стаббса подтверждают французские и немецкие документальные свидетельства, хотя он и не руководствуется ими. В большинстве случаев выводы Стаббса представляются сделанными a priori. Обе названные национальные тенденции объединяет сходство точек зрения, но при оценке крестового похода они в лучшем случае ограничиваются несколькими фразами, а в адрес Ричарда бросают лишь отдельные общие обвинения. И созданный под влиянием этих двух точек зрения портрет Ричарда-крестоносца невозможно разрушить никакими фактами. Такое, прямо сказать, бездумное отражение почти во всей литературе по данному вопросу находит инспирированная французским королем и экспортированная в Германию пропагандистская кампания 800-летней давности. Там и тогда ее разительная эффективность обусловливалась в первую очередь необходимостью оправдать пленение Ричарда. Для французов Ричард навсегда превратился во врага нации, тогда как у англичан был Стаббс, чей авторитет надолго отбил охоту доискиваться до истины.

Обструктивизм Филиппа по отношению к крестовому походу долгое время оставался неизвестен. Несмотря на частое подчеркивание его личных качеств, правомерен вопрос о том, какой интерес он мог иметь к делу, успех которого при сложившихся обстоятельствах был бы приписан исключительно Ричарду. А возвращение последнего победителем вовсе не входило в намерения Филиппа. И поэтому он изо всех сил стремился воспрепятствовать как возвращению Ричарда, так и победе крестоносцев, считая военное поражение наилучшей гарантией окончательного избавления от своего противника. И пока он всеми подручными средствами проводил чисто французскую политику, рассматривая крестовый поход лишь как средство достижения своей цели, ему охотно приписывали то, что он применял свои способности на общую пользу. Так он вдруг стал видной политической фигурой и завоевал репутацию политика, стремящегося к компромиссу. Последствия этого очевидны: Ричарда не только зачислили в зачинщики раздоров, но и отказали ему в признании действительных размеров его вклада в успех крестового похода. А он не только добился частичного успеха и стабилизировал положение, величайшей заслугой его было скорее то, что он круто повернул руль истории и предотвратил неизбежное поражение.

С другой стороны, интриги Филиппа не ограничивались лишь сферой глобальной политики и восточной частью Средиземного моря — французский король прилагал все усилия, чтобы создать Ричарду трудности при первой же представившейся возможности. И эти дополнительные сложности были источником новых опасностей и отвлекали внимание, которое Ричард, вынужденный защищаться и принимать ответные меры, мог бы направить на решение главных задач, более того, из многих ситуаций ему весьма сложно было выйти с честью.