Ричард Львиное Сердце: Поющий король

В начале ноября в Яффу пожаловал не кто иной, как брат Саладина, Аладиль. Тот самый, которому во время битвы при Арзуфе брат поручил привести к Ричарду сказочных скакунов. Теперь он явился в качестве посла для переговоров. Ричард с пышностью встречал его, приветствуя по-арабски, и первым делом принялся с гордостью показывать заново отстроенный город и крепость. Аладиль искренне восхищался стараниями крестоносцев.

— О Всемогущий Аллах! — говорил он уже по-французски, потому что дальше приветствий арабский разговор у Ричарда не задался. — Когда я покидал Яффу, мне казалось, что нужны годы для ее восстановления, настолько мы преуспели в ее разрушении. Но теперь я понимаю, как удалось франкам создать столь могущественную империю. Нам следует завидовать такому усердию.

Когда Ричард усадил его за обеденный стол, зашла беседа о Филиппе-Августе.

— Да, он повел себя неблагородно, — сокрушался Ричард. — Не знаю даже, бывают ли у вас такие случаи подлости и коварства.

— Увы, бывают, и даже часто, — искренне признался Аладиль, чем тотчас подкупил короля Англии, ожидавшего, что тот будет нахваливать своих, противопоставляя их франкам. — Даже в отвратительных чертах мы очень похожи на вас. Точно так же, как теперь нет единства в вашем лагере, так нет единства и в державе моего брата. У него уже вырос старший сын Аль-Афдаль, который перетягивает все на себя и мечтает устранить отца, как некогда Мелек-Риджард Альб-аль-Асад устранил короля Анри, да простится мне сие дерзкое сравнение. О, я не должен был этого говорить!..

— Я нисколько не сержусь на любезного Аладиля, — поспешил успокоить его Ричард, — И я не скрываю, что в свое время вел себя по отношению к отцу столь же коварно, сколь и он по отношению ко мне. Мы в равной мере с ним виноваты в нашей вражде, с той лишь разницей, что он раскаивается в своих грехах пред очами Всевышнего Бога, а я расплачиваюсь за свои мерзости пока еще здесь, в дольнем мире.

— Увы, человек небезгрешен, особенно если это великий человек, — сказал утешительным тоном Аладиль. — У великих людей и грехи великие, не только свершения и подвиги.

— Я рад находить в вас приятного собеседника. Редко встретишь человека, в коем молодость сочеталась бы с благоразумием и вежливостью. Отведайте вот этого блюда. Здесь, в Яффе, его готовят как нигде хорошо. Мне оно страшно нравится, хотя я опять, кажется, забыл его название.

— Куббех машвийех [106]

, - с улыбкой подсказал Аладиль.

— Да-да, именно куббех машвийех, — закивал Ричард. — И мне стал очень нравиться ваш язык, хотя, честно признаюсь, поначалу дико раздражал.

— Так всегда бывает, — рассмеялся Аладиль. — Думаете, мне доставляло удовольствие учить французский, которым меня стали пичкать с детства, готовя к войнам против вас? Мне он казался омерзительным, натужным, варварским. Но постепенно я начал находить в нем прелести, а потом и вовсе полюбил. Скажите, я сильно, по-вашему, коверкаю слова?

— Ничуть не коверкаете. Хотел бы и я выучить арабский в той же полноте, в какой вы знаете мой язык. Не согласились бы вы, любезнейший Аладиль, стать моим учителем? Мне кажется, общаясь с вами, я быстрее усвою все сложности и стремительно продвинусь.

— О, охотно, Мелек-Риджард! Для меня это величайшая честь! Если бы знали, как сильно я уважаю вас, как преклоняюсь пред вашей доблестью и полководческим умом, равным уму Кайсара, как мы называем Юлия Цезаря. Я читал, кстати, его «Галльскую войну». Сочинение, почитаемое во всем мусульманском мире.

Ричарду стало совестно, что сам он так и не осилил до конца книгу великого Цезаря. Он поспешил перевести разговор на другую тему. Заговорили о сыновьях Саладина, коих у жизнелюбивого султана было аж семнадцать душ.

— Сколько же лет вашему брату? — спросил Ричард.

— Великому султану Салах-ад-Дину ибн-Аюбу исполнилось пятьдесят три года, — дал ответ Аладиль.

— Сколько? Аддаишь? Уахед уахамси-и-ин?! Пятьдесят три?! — воскликнул Ричард, заодно упражняясь в арабских числительных.

— Да, — улыбнулся Аладиль, — но только пятьдесят три будет «тлатех уахамсин». «Уахед уахамсин» — это пятьдесят один. А что вас, собственно, так удивило?

— Мне показалось, ему только лет сорок, — покачал головой английский король. — Он очень молодо выглядит.

— Потому что крепок здоровьем и не разрушает себя наслаждениями, — сказал Аладиль.

— Забавно, что в ваших числительных, — заметил Ричард, — сначала идет три, а потом пятьдесят, два и двадцать, девять и сорок. У нас же сперва обозначается десяток, а потом то, что сверх него.

— Тут нет ничего удивительного, — пояснил брат султана Египта, — Ведь мы все читаем справа налево, а вы — слева направо. Удивительнее то, что германцы произносят многозначные числительные так же, как мы. Drei und funfzig, zwei und zwanzig, neun und vierzig, und so weiter. [107]

— Скажи пожалуйста! — восхитился Ричард, — Вы и немецкий знаете!

— Гораздо хуже, чем французский. Должно быть, потому, что французы больше причиняют нам хлопот, чем немцы.