Ричард Львиное Сердце: Поющий король

Гиацинты Саронской долины смелы,их ведет король Аметист.И не надо им ни хулы, ни хвалы —каждый сердцем спокоен и чист.А тюльпаны Саронской долины тверды,их ведет султан Аль-Тюльпан.В честь огненно-рыжей его бородыгремит боевой тимпан.

Вот в Саронской долине бой закипел,кровавый бой закипел.Король Аметист сражался и пел,Аль-Тюльпан тоже петь хотел.И если бы он сумел запеть,возможно б, и победил.Но, увы, суждено ему умереть —Аметист его поразил —не мечом, так песней убил!

Не случайно Небесный Иерусалимгиацинтами укреплен.Так писал Иоанн Богослов, и с нимсогласимся — он видел сон.[83]

В пятницу шестого сентября передовые полки крестоносцев вошли в соприкосновение с передовыми полками мусульман на подступах к Арзуфу. После недолгой стычки две лавины отхлынули друг от друга на небольшое расстояние и застыли, готовясь к завтрашней битве. Весь вечер на всей ширине Саронской долины шло построение войск, задние подтягивались к передним, менялись местами, переругиваясь и волнуясь. Войска самого Ричарда заняли положение на левом крыле, у подножия гор Самарии. Итальянцы и французы герцога Бургундского заняли середину. Все остальные, под началом Анри Шампанского, обосновались на правом крыле.

В субботу, накануне праздника Рождества Богородицы, с первыми лучами рассвета полки крестоносцев были атакованы легкой негритянской пехотой, следом за которой сразу же накатила вторая волна — пешие бедуины, вооруженные луками и короткими копьями. Затем обрушилась следующая лавина — сверкающая саблями и секирами турецкая конница.

Так началось знаменитое сражение под Арзуфом.

Король Англии Ричард Львиное Сердце стоял на одном из холмов Самарийского предгорья, и солнце, встающее слева от него над горами, искрилось медью в его рыжих волосах, усах, бороде. Внимательно взирая на происходящее в долине, он постепенно приходил в волнение. Вот захлебнулась первая, пробная атака негритянской пехоты, и, отразив ее, правый фланг и центр несколько продвинулись вперед. Вот остановлено наступление бедуинов, довольно грозное, унесшее немало жизней христиан. Вот засверкали в лучах рассветного солнца сабли и секиры турецкой конницы, затрепыхались красные флажки с полумесяцами.

— Пора! — воскликнул Ричард, вскакивая в седло и пришпоривая Фовеля. — Ланс!

В руке его оказалось длинное тяжелое копье. Король опустил забрало, закрывающее только верхнюю половину лица, и, двигаясь рысью впереди своих рыцарей, громко запел:

Нас всех принесло сюдадыханье Божиих легких…

Турецкая конница яростно врубилась в порядки крестоносцев, сминая их, давя, рассекая. Прокатился грохот, как если бы каменное, волнуемое бурей море ударилось о прибрежные скалы.

Лон-лон-ля!Дайте нам пройти!Не мешайте Христовой рати!

На левом фланге все пришло в движение, все засверкало, загрохотало, и Ричард чувствовал это спиною, несясь на Фовеле в бой. И он первым врезался копьем в правое крыло турецкой конницы, пропоров одного из сарацин насквозь точнейшим ударом. Тотчас, схватив тяжелую палицу, он принялся сбивать ею врагов одного за другим, тесня Фовелевой грудью коней противника.

Лон-лон-ля!Дайте нам пройти!Прочь, Саладин, с пути!

Ни с чем не сравнимое чувство восторга битвы охватило все его существо, как будто все, кто шел следом за ним, были в Ричарде, в его руках, плечах, локтях. Проломив чей-то щит, палица застряла в нем острыми зубьями, пришлось бросить ее и вытащить из ножен меч. И вот уже турецкая голова снесена Шарлеманем, брызги крови заляпали грудь и бороду Ричарда — прекрасно! Какой восторг! Что за счастье!..

И — дрогнули турки, смяты, отброшены, сорваны с седел под ноги своих коней. Полки Ричарда выдвинулись вперед и по приказу короля остановились, готовые отразить новое наступление мусульман и лишь потом полностью самим перейти в наступление.

Временно наступило затишье — битва продолжалась там, где распоряжался Анри де Шампань, на правом крыле.

— Саладин дает нам остыть, — проворчал Ричард. — Но переходить в нападение еще рано. Дождемся появления арабской конницы. Дайте промочить горло!

Он взял серебряную фиоль [84] и сделал из нее несколько глотков кармельского вина, сильно разбавленного водою.

— А вон и конница, — сказал сэр Роберт Лейчестер, — правда, какая-то странная.