Риф Скорпион

Постепенно Стефансен стал замечать, что жена скептически посматривает на него. На то были свои причины. Радужные перспективы, которые он рисовал во время ухаживания, никак не реализовались. Он оказался не тем мужчиной, какого она себе желала. Чересчур, деликатный, малопрактичный. На другой, более подходящей его натуре службе он, наверно, смог бы лучше проявить себя. «Деликатному человеку и работа нужна соответствующая. В ней он сможет раскрыться в полную меру».

Он постоянно думал: «Время уходит впустую, у меня нет приличной должности. За способностями дело не стало, но где отдача?»

Стефансен сел на нарах, подтянул шерстяное одеяло.

— Наверно, вам скучно все это слушать?

Худые руки еще сохраняли горный загар. Вебстер мотнул головой:

— Нет-нет, продолжайте. Как насчет кофе? Вам сразу станет лучше. Спичку?

Супруги все больше отдалялись друг от друга, но расходиться не стали. Он почувствовал, что она воспринимает его скорее как мальчика, чем как мужа. Но упреками не донимала. Иногда проявляла иронию, чисто по-женски. В ее отношении к нему стало проскальзывать высокомерие. Ей бы знать по-настоящему, что он собой представляет. Да как узнаешь, когда они продолжали отдаляться друг от друга.

— Я мог месяцами не трогать ее, Вебстер, да что там месяцами — годами. Вы не поверите — у нас больше десяти лет не было близости. Каково?.. Все же у нас двое детей, чем плохо?

Худая рука убрала волосы с высокого лба, глаза уставились в кирпичную стену.

— Стало быть, вы ею больше не дорожите?

— Ну почему — дорожу как другом. Своего рода дружба красивого человека чего-то стоит. Между нами нет ненависти. Конечно, ей-то все равно. Но она — женщина в полном соку. Ей, разумеется, все еще нужен мужчина.

— Она последовательно защищала вас, господин Стефансен. Все время уверяла, что вы невиновны. Как настоящий друг.

— Ну да. Недругом она не стала. Желает мне только добра. Я в этом не сомневаюсь. А вообще-то я ей безразличен. Она знает себе цену. — Он добавил неуверенно: — Она не знала, что я присвоил деньги, поверьте мне.

— М-м-м-м, — промычал Вебстер.

— Да нет же, точно не знала, никто не знал об этом. Представился случай, и я воспользовался им, чтобы уехать от всего подальше.

— М-м-м-м, — промычал Вебстер.

Когда Холмгрен решил лично пересылать все крупные суммы, он сделал это по подсказке Стефансена. У того к этому времени сложился план. Он в самом деле нервничал и сослался на нервы — дескать, не в состоянии ходить на почту с такими деньгами, Холмгрен расписывался в маленькой тетрадке, постепенно набралось около четверти миллиона крон. Но шестьдесят тысяч взял себе Стефансен, записал их в тетрадке и отправился в Осло, чтобы оттуда двинуться дальше. Однако сообразил, что вся эта затея — чистая глупость. Всякий сообразит, что кассир покидает страну, совершив растрату. (Правда, перед тем он внушал себе, что Холмгрен не станет его задерживать.) В Осло на него напал страх, нервы сдали окончательно, и он лег в больницу. Когда явилась полиция, он и впрямь ничего не помнил. Под конец убедил себя, что ни в чем не виновен. Внезапная смерть Холмгрена упростила дело — тот уже ничего не мог заявить.

Вебстер кивнул.

— Ваше счастье, что вы лежали в больнице, иначе все думали бы, что это вы его убили.

Вебстер продолжал записывать показания Стефансена.

Кассир совершенно не представлял себе, как Холмгрен распорядился недостающей суммой — около четверти миллиона крон. Он получал деньги в кассе, расписывался и шел на почту, чтобы отправить адресату.

Вебстер задавал вопрос за вопросом, медленно прохаживаясь по камере. Пока что он вынужден был довольствоваться тем, что уже услышал. Ему не раз доводилось по кусочкам выжимать истину из «клиентов», которые не спешили выкладывать все сразу. Стефансена поймали с поличным, нашли шестьдесят тысяч. Ему оставалось только признаться, что он и посчитал за лучшее. Что ж, возможно, он говорит правду. Но Вебстер не мог довольствоваться предположениями, ему требовались точные факты. И как-никак, часть пути пройдена.

Он произнес извиняющимся голосом, словно ему только что пришло в голову, что это вытекает из рассказа Стефансена:

— Скажите, господин Стефансен, я верно понял вас, у вашей жены были близкие отношения с Холмгреном?

— Верно поняли, — уныло ответил Стефансен, — совершенно верно. Почти с самого начала. Еще и года не прошло после того, как мы поженились. Я это знал. Странно. Мы жили какой-то двойной жизнью. Я не мог его ненавидеть, напротив — восхищался его энергией и деловитостью, которых мне так не хватало. Она не требовала развода, об этом вовсе не было речи. Он был ей нужен. Они подолгу не встречались, я это чувствовал. Потом возобновляли отношения, и это я тоже чувствовал. Я зависел от нее чисто по-человечески, боялся, что она потребует развода… Должно быть, сам Холмгрен не желал жениться на ней. Потому, наверно, что она тогда ушла от него.

Вебстер повернулся лицом к окну.

— Еще и дети, — заметил он. — Должно быть, это сближало вас?