Рифтеры (Сборник)

– О, Якоб ведь никогда не занимался исследовани­ями, – перебивает Ютта. – Ты же знаешь, он больше работал с персоналом.

– Да, конечно, но перспективными областями всерьез интересовался. Его всегда волновали новые открытия, не забывай. – Роуэн тихонько смеется. – Было время, когда мы думали, что он просто живет в батискафе.

– Только на экскурсии выбирался. Ютта права, ис­следований я не вел. Этим занимался Джарвис и его группа. – Якоб встречает взгляд Роуэн. – Всю его ко­манду мы потеряли, когда Бетагемот вырвался на волю. УЛН рекрутировала наших людей по всему земному шару. Выхватывала прямо у нас из-под носа! – Он фыркает. – «Общее благо», черт бы его побрал.

Ютта сжимает ему колено. Он оглядывается на жену и улыбается, накрывает ее ладонь своей.

Взгляд снова сползает к полу. Старик еле заметно по­качивает головой.

– Якоб, понимаешь ли, не сближался с научной груп­пой, – объясняет Ютта. – Известное дело, ученые плохо разбираются в людях. Выпусти их к публике – случилась бы катастрофа, но им все равно иногда не нравилось, как Якоб презентовал их находки.

Роуэн терпеливо улыбается.

– Якоб, просто я тут подумала насчет Бетагемота и его возраста...

– Чуть не самый старый организм на планете, – го­ворит Якоб. – Мы, остальные, завелись позже. Свали­лись с марсианским метеоритом или еще как. Чертов

Бетагемот чуть ли не единственная тварь, которая здесь же и зародилась.

– Но ведь в этом все и дело, да? Бетагемот не про­сто предшествовал остальной жизни, он появился раньше фотосинтеза. До кислорода! Ему больше четырех милли­ардов лет. Остальные по-настоящему древние микроор­ганизмы – археобактерии, нанолиты и так далее – так и остались анаэробными. Их находят только в ограни­ченных средах. А Бетагемот еще старее, но кислород его нисколько не волнует.

Якоб Хольцбринк замирает.

– Умная тварюшка, – говорит он. – Идет в ногу со временем. Обзавелся этими, как их называют... как у псевдомонасов...

– Генами Блашфорда. При стрессе меняют скорость собственной мутации.

– Да, да. Гены Блашфорда. – Якоб поглаживает ла­донью свои редкие волосы и покрытый старческими вес­нушками череп. – Он приспособился. Приспособился к кислороду, приспособился жить в рыбах, а теперь при­спосабливается к каждому уголку и закоулку нашей чер­товой планеты.

– Только не к сочетанию низких температур и высо­кой солености, – замечает Роуэн. – Он так и не адапти­ровался к самой обширной экологической нише планеты. Глубины моря отвергали его миллиарды лет, и сейчас бы отвергли, если бы не источник Чэннера.

– О чем ты? – неожиданно резко переспрашивает Ютта. Ее муж молчит.

Роуэн переводит дыхание.

– Все наши модели основаны на предпосылке, что Бетагемот существует в своей нынешней форме сотни миллионов лет. Распространение кислорода, гипотоничные тела носителей – все это условия раннего-раннего докембрия. А с тех пор, как нам известно, изменилось не так уж многое, несмотря на все эти гены Блашфорда – иначе Бетагемот бы давно уже правил миром. Мы знаем, что он не способен распространяться по глубоко­водью, потому что так этого и не сделал, хотя у него были миллионы лет. А если кто-то предполагал, что он может распространяться с ихтиопланктонном, мы отмахивались, и не потому, что кто-то проверил – у кого нашлось бы время, учитывая, что тогда творилось? – а потому что, если бы он мог распространяться этим путем, то давно бы распространился. Миллионы лет назад.

Якоб Хольцбринк откашливается.

Роуэн выкладывает карты на стол.

– Но что, если Бетагемоту не миллионы лет, а всего несколько десятков?

– Ну, это... – начинает Ютта.

– Тогда уже ни в чем нет уверенности, правда? Мо­жет, речь не о нескольких изолированных реликтах, а об эпицентрах? И, может, дело не в том, что Бетагемот не способен распространяться, а в том, что он только начал?

Снова птичьи кивки и снова отрицание:

– Нет, нет. Он старый! Шаблоны РНК, минерали­зованные стенки. Большущие поры по всей поверхно­сти – он из-за них и не выносит холодной соленой воды. Протекает как сито.

В уголке губ у старика проступают пузырьки слюны. Ютта безотчетно тянется их стереть, но Якоб с раздраже­нием отмахивается. Она роняет руку на колени.

– Пиранозильная последовательность. Примитив. Уникальный. Та женщина, доктор... Джеренис – она тоже согласна. Он старый!

– Да, – соглашается Роуэн, – старый. Но, возможно, сравнительно недавно изменился?

Якоб взволновано потирает руку об руку.

– Что, мутация? Удачный прорыв? Чертовски неудач­ный для нас.

– Может быть, его изменили сознательно, – произ­носит Роуэн.

Ну вот, высказала.

– Надеюсь, ты не хочешь сказать... – Ютта умолкает. Роуэн, наклонившись вперед, кладет ладонь на колено Якобу.

– Я знаю, что там творилось тридцать-сорок лет на­зад. Ты сам сказал, атмосфера золотой лихорадки. Весь рифт в лабораториях, каждый органклонер работает in situ[82]...

– Ну конечно, in situ, попробовала бы ты воссоздать эти условия в лаборатории...