Огаста хоть и потеряла прежнюю ценность, но доступ к базам данных и безопасной сети там был. Похоже, Лабину все-таки лучше было остаться с ними.
– Типа в увольнительную сходим? Сделаем остановку, заглянем в вирт, примем джакузи? – Врач тихо и беззлобно засмеялась. – Нет, так не получится. Вот, если там случится какая-то авария, нас, может, впустят. А так сейчас каждый сам за себя. Мири приписана к Бостону.
– Значит, ты можешь попасть в Бостон.
Так даже лучше.
– Ночью тут даже красиво, – заметила Уэллетт. – Несмотря на канцерогенные побочные эффекты. Прямо как северное сияние.
Кларк молча наблюдала за ней.
– Тебе не кажется?
Лени решила пока не настаивать на Бостоне:
– Мне все равно, что день, что ночь. Цвета так и так маловато.
– А, да. Глаза. – Уэллетт покосилась на нее. – А ты от такого яркого освещения не устала? Постоянно же.
– Да нет.
– Тебе надо снимать их время от времени для разнообразия. Иногда, когда слишком много видишь, многое пропускаешь.
Кларк улыбнулась:
– Ты как печенье с предсказанием открыла.
Уэллетт повела плечами:
– Да и с больными легче будет общаться. Пациенты станут больше доверять.
– Я не так уж много могу сделать для твоих пациентов.
– Да дело не...
– А если от меня все-таки есть польза, – продолжила Кларк подчеркнуто бесстрастным голосом, – тогда они смогут принять мою помощь, не указывая, что мне носить.
– Хорошо, – протянула Така. – Прости.
Они посидели молча еще какое-то время. Наконец, Уэллетт завела Мири и включила музыку – адреналиновая разноголосица саксофона и электронных ударных как-то не особо укладывалась в ее предпочтения.
– Мы тут не останемся? – спросила Кларк.
– Я от мурашек не могу заснуть. И для Мири тут место неподходящее. Я просто хотела тебе показать виды.
Они поехали дальше по дороге. Вскоре «гусиная кожа» прошла.
Уэллетт вела машину. Музыка сменилась речевой интерлюдией под музыкальный аккомпанемент – какая-то история о зайце, который потерял свои очки, чтобы это ни значило[103]
.– А это что такое? – спросила Кларк.
– Музыка двадцатого века. Могу выключить, если тебе...
– Да нет. Все нормально.
Однако Уэллетт все равно выключила. Дальше Мири поехала в тишине.
– Мы можем остановиться когда угодно, – произнесла Кларк через несколько минут.
– Еще немного. Места вокруг городов опасные.
– Я думала, мы уже выехали из-под действия поля.
– Дело не в раке. А в людях. – Уэллетт включила автопилот и откинулась на спинку сиденья. – Тут многие шатаются около анклавов и начинают очень сильно завидовать.
– А что, Мири с ними не справится?
– Порежет на тысячи мелких кусочков, спалит или удушит. Мне просто не хочется конфронтаций.
Кларк покачала головой:
– Поверить не могу, что нас не впустили бы в Огасту.
– Я же говорила. Анклавы сами по себе.
– Тогда тебя зачем посылать? Если все такие эгоисты до мозга костей, то какой смысл помогать пустошам?
Уэллетт негромко хмыкнула:
– Где ты была последние пять лет? – Потом махнула рукой: – А, глупый вопрос. Мы тут не из-за альтруизма, Лори. Куча лазаретов, лизунцы...
– Лизунцы?
– Пищевые станции. Все это комплекс мер, чтобы держать дикарей подальше от баррикад. Мы им кинем пару подачек, может, у них и пропадет желание притащить Бетагемот к нам домой.
Вполне разумно, с неохотой признала Кларк. И все же...
– Нет. Они не станут посылать самых лучших и самых умных просто сдерживать толпу.
– Вот именно.
– Да, но
– А что я? Я что, по-твоему, самая лучшая и самая умная? – Уэллетт хлопнула себя по лбу. – Что, во имя всего живого, навело тебя на эту мысль?
– Я видела, как ты работаешь.
– Ты видела, как я получаю команды от машины и выполняю их, особо не лажая. Пара дней тренировки, и ты, по большей части, справишься не хуже.
– Така, я не об этом. Я видела, как работают врачи. Ты – совсем другое дело. Твое... –В голову сразу пришло выражение, о котором Така уже говорила: «общение с пациентами». – Тебе не все равно, – закончила она фразу.
– Ох, – Така уставилась куда-то вперед. – Не путай сострадание с компетентностью. Это опасно.
Кларк внимательно посмотрела на нее:
– Опасно. Какое-то странное слово для такой темы.
– В моей профессии компетентность людей не убивает, – ответила Уэллетт. – А вот сострадание может.
– Ты кого-то убила?
– Трудно сказать. Вот в чем сущность некомпетентности. В отличие от умышленного вреда ее не так легко определить.
– И сколько? – спросила Кларк.
Уэллетт перевела взгляд на нее:
– Ты счет ведешь?
– Нет. Прости, – Лени отвернулась.
«Но если бы вела, – подумала она, – то легко заткнула бы тебя за пояс». Она понимала, что такое сравнение несправедливо. Когда чья-то смерть слишком много для тебя значит, она может оказаться куда большим бременем, чем тысяча трупов. Если тебе не все равно.
Если у тебя есть сострадание.