Рифтеры (Сборник)

Вот от этого спектакля, не говоря уже о беспрестанной светской болтовне, Лени и ушла. Гордон, похоже, испытал облегчение, когда Кларк схватила рюкзак и отправилась в ночь. Теперь она стояла, глядя на неподвижную гладь жидкого ледника, такую глубокую, такую манящую, залитую ярким лунным светом. Линзы превращали окружающий лес в высококонтрастную смесь из оружейной стали и серебра. Отражение в застывшей воде опять...

...двигалось...

...и что‑то в мозгу Кларк снова принялось сочинять сказки о любящих родителях и таких теплых, милых ночах из ее детства...

Через миг она была уже на коленях и рылась в рюкзаке.

Натянула капюшон, почувствовала, как шейная пе­чать смыкается вокруг куртки. Конечно, оставались еще ласты, рукава, гидроштаны, но времени не было, Лени опять превратилась в шестилетнюю девочку, ее пожирало, засасывало, и в той жизни с ней не могло случиться ничего плохого, вообще ничего, теперь‑то она точно это знала и больше не собиралась с этим мириться, пока оставался хотя бы призрак...

«...это началось, когда я вернулась наверх, может, если я уйду вниз...»

Кларк даже одежды не сняла.

Вода ударила электрическим разрядом. Стылая и вязкая, она словно содрала кожу с обнаженных рук и ног, ледяными иголками опалила промежность и пле­чи, прежде чем шкура гидрокостюма сомкнулась вокруг конечностей, запаивая пробоину. Баллон с вакуумом в груди высосал из Кларк весь воздух, и на его место хлы­нула долгожданная ледниковая вода.

Лени камнем пошла на дно. Размытый лунный свет угасал с каждой секундой; нарастало давление. Обнаженные конечности сначала жгло, потом они стали болеть, а затем просто отключились.

Свернувшись зародышем, Кларк ударилась о дно. Вокруг взметнулось облачко ила и гнилых сосновых иголок.

Она не чувствовала ни рук ни ног, те постепенно умирали. Кровяные тельца в них сжались в тот же момент, как Кларк коснулась воды, принеся себя в автономную жертву ради того, чтобы в центре тела оставался жар. Сквозь сократившиеся улицы организма не шел кислород. И тепло. Ткани по краям замерзали насмерть. В каком‑то смысле это даже успокаивало.

Лени задумалась, насколько ее хватит.

По крайней мере она сумела уйти от этого чудовища, Горда.

«Если он, конечно, такой. А как понять наверняка? Он же может все объяснить, в конце концов, отцам доз­волено касаться собственных детей...»

Но точных доказательств не существовало. Лишь доказанность за пределами сомнения. И Лени Кларк... Лени Кларк прошла через это. Она знала.

Так же, как и эта маленькая девочка, Трейси. Она осталась там одна. С ним.

Кто‑то должен что‑то сделать.

«Так кто ты теперь: судья, присяжный, палач?»

Кларк на секунду задумалась.

«А кто лучше?»

Ног она не чувствовала, но команде те все равно подчинились.

ЗАТМЕНИЕ

– Она странная, – сказала Трейси, когда они мыли посуду в раковине.

Папа улыбнулся:

– Ей, наверное, просто очень плохо, милая. Понимаешь, землетрясение принесло боль очень многим людям, а когда тебе больно, то очень легко стать глупым. Думаю, ей просто надо побыть одной. Знаешь, по сравнению с некоторыми людьми нам еще очень даже...

Он не закончил. Такое случалось все чаще.

Лени не вернулась, даже когда они легли спать. Трейси надела пижаму и забралась в постель с папой. Лежала на своей половине, спиной к его животу.

– Вот так, моя маленькая Огневка. – Отец крепко обнял ее и погладил по волосам. – А теперь спи, маленькая моя.

В хижине царил мрак, снаружи – тишина. Даже ветер не тревожил сон Трейси. Лунные лучи украдкой проникали в окно, и квадрат на полу светился мягким серебряным светом. Папа начал храпеть. Ей нравилось, как он пахнет. Веки девочки опустились от тяжести. Она прикрыла глаза и сквозь узкие щелочки наблюдала за бликами на полу. Прямо как от Червяка Нермала, ночника у нее дома.

Дома, где мама...

Где...

Ночник потух. Трейси открыла глаза.

Загораживая луну, в окно смотрела Лени. Ее тень съела почти весь свет на полу. Лицо скрывала темнота: Трейси видела только глаза, холодные, бледные и сверкающие, как снег. Довольно долго она не шевелилась. Просто стояла там, снаружи, и наблюдала.

Наблюдала за Трейси.

Девочка не понимала, откуда она это знает. Не понимала, как Лени может посреди ночи заглянуть в самый темный угол хижины и увидеть, что Трейси свернулась калачиком около отца, но глаза у нее широко открыты и внимательно наблюдают за всем вокруг. Из‑за линз девочка даже при дневном свете не могла понять, куда смотрит их новая знакомая.

Неважно. Трейси знала: Лени следила за ней, несмотря на кромешную темноту. Прямо за ней.

– Папа, – прошептала Трейси, тот что‑то забормотал, обнял ее, но не проснулся. – Папочка, – снова прошептала она, боясь говорить громко. Боясь закричать.

Луна вернулась.

Дверь хижины открылась без единого звука. Лени вошла внутрь. Даже в темноте ее силуэт казался слишком гладким, слишком пустым. Как будто она сняла одежду, а под той не оказалось ничего, кроме мрака.

В одной руке женщина что‑то сжимала. Другой прикоснулась к губам:

– Ш‑ш‑ш.

МОНСТР