Рифтеры (Сборник)

– В две тысячи тридцать пятом году. С приходом адаптивной модели. Когда мы все стали устранять по­следствия, а не производить новые товары.

– Устранять последствия?

– Именно. – Он грохнул кулаком по столу. – Вся моя жизнь – это сплошное устранение последствий. Я чиню вещи, которые разрушает энтропия. Все разваливается, Лени, милая моя. И единственный способ остановить падение – это вкачать в мир еще больше энергии. Так мы проделали путь от первобытной слизи до человека. Без Солнца эволюция накрылась бы моментально.

– О, на свете есть места, где эволюции совсем не нужно Солнце...

– Да, да, но ты меня поняла. Чем сложнее сис­тема, тем больше ее хрупкость. Вся эта экоболтовня, типа «разнообразие – залог стабильности», – полная чушь. Взять, к примеру, тропические леса или коралловые рифы, да они же жрут прорву энергии. Там столько видов, столько энергетических потоков, что эрга свободного не остается. Стоит проехать по этим лесам на паре бульдозеров, и сразу станет ясно, насколько стабильна эта система.

– Опа! – сказала Лени. – Да ты слегка припозднился с предложением.

Кваммен едва ее услышал:

– А у нас теперь настолько изощренная система, что по сравнению с ней тропический лес – это монокуль­тура. Для простых смертных все до того усложнилось, что мы придумали сети, всяких ИИ, чтобы те следили за порядком. Но они тоже разрослись, получились настоящие раковые опухоли сложности, ситуация только ухудшилась, и теперь вся базовая инфраструктура трещит по швам, климат и биосфера в полной заднице, а нам нужны просто тонны энергии, чтобы конструкция окон­чательно не завалилась набок. Но по тем же самым причинам постоянно вылетают системы, которые добывают нам эту дополнительную энергию, понимаешь, о чем я? Знаешь, что такое апокалипсис? Это контур положитель­ной обратной связи.

– А чем так сильно провинился Квебек? Они же единственные, кто взялся за дело, когда еще оставалось время спасти хоть что‑то. Это уже из‑за Гидровойн...

– О, старые песни пошли. Типа Квебек хотел спасти мир, и если бы мы всей кучей не навалились на лягушатников, то попивали бы сейчас нейрококтейли где‑нибудь на пляже, а Водоворот остался бы милым, чистеньким и без всяких глюков, и... ой, лучше не выводи меня.

– С этой просьбой ты тоже припозднился.

– Слушай, я не говорю, что это война вывела Водоворот за критическую массу. Может, конечно... Но все бы случилось так и так. Пять лет, максимум. И неужели ты думаешь, что лягушатники смотрели дальше других? Им просто повезло с географией. Да любой соорудил бы крупнейшую в мире гидростанцию, если б имел под боком целый Гудзонов залив. И кто мог их остановить? Вот кри пытались, к примеру, знаешь об этом? Помнишь кри? Такое индейское племя было. Пара тысяч недоволь­ных в районе залива Джеймса, а потом вдруг грянула вспышка жуткой эпидемии, которая, по злополучному совпадению, убивала только аборигенов. И вот она прошла, и Нунавут сразу задрал лапки кверху и сделал все как было велено, а остальная Канада так хотела заманить французиков к себе в постельку, что закрыла глаза почти на все. А теперь слишком поздно, и мы, оставшиеся, играем в догонялки с ветряными фермами, ячейками фотосинтеза и геотермальными станциями в океане...

Глаза Лени маячили прямо перед ним. Что‑то щелкнуло в мозгу Кваммена.

– Эй, а ты не...

Она схватила его за руку и потянула прочь из кабинки:

– Хватит языком трепать. Пошли трахаться.

* * *

А еще она была совсем не похожа на других.

На груди у нее виднелись рубцы, а между ребер проглядывал перфорированный металлический диск. Трудясь над его членом, в перерывах она поведала ему, что из‑за детской травмы живет с искусственным легким. Явная ложь, но Марк возражать не стал. Сейчас все обрело смысл: и то, как она замирала, а потом старалась не показывать этого, и то, как изображала страсть, только чтобы скрыть свою невероятную холодность.

Рифтерша. Кваммен слышал о них – да о них когда‑ то все слышали. Водолазы Н'АмПацифика, которых рас­сылали по гидротермальным источникам вдоль всего восточного побережья Тихого океана, пока не пошла молва, что берут туда только полностью долбанутых. Вроде как пережившие насилие прекрасно подходили для рискованной работы на больших глубинах. Какая‑то фигня в редукционистско‑механистическом духе. Неудивительно, что Лени не хотела выкладывать душу. Кваммен и не собирался на нее наседать.

К тому же секс был очень хорош. Иногда она вздрагивала, но явно знала, что надо делать. До Марка доходили слухи – «мудрость древних», как он это называл. «Хочешь хорошего секса, найди себе жертву насилия». Проверять такое, конечно, было не очень хорошо, но, в конце концов, она сама проявила инициативу.

И что бы вы думали: древние‑то глаголили истину.

Он оттрахал ее жестко, а, когда вынул член, тот был весь в крови. Марк нахмурился: от такого зрелища у него сразу увял, как старый побег сельдерея.

– О, черт...

Лени только улыбнулась.

– Это ты? Тебе больно? Это...

«О, черт, неужели это я?»

– Я – девушка старомодная, – ответила она.