Рихард Зорге - разведчик № 1?

Эти сообщения, действительно, сыграли огромную роль. Но все же не такую огромную, как о том пишут: что именно на основании информации Зорге было принято решение о переброске дальневосточных и сибирских дивизий под Москву. Крайне слабо верится, что такой важный шаг – оголить огромный участок, который в любой момент может стать линией фронта – был предпринят исключительно на основании данных разведки. Как-то очень уж это несерьезно выглядит. Допустим даже, что разведчики не ошибаются, не стали жертвой дезинформации – но что мешает японскому правительству изменить свое решение? Что тогда – срочно перебрасывать дивизии обратно? Но Москва далеко, а Япония совсем рядом. И, кстати, в одной из телеграмм Зорге сообщает: «Япония сможет выступить только в случае, если СССР перебросит в большом масштабе свои войска с Дальнего Востока…»

Павел Судоплатов по этому поводу пишет: «Не соответствует действительности, что мы перебросили войска с Дальнего Востока под Москву и выиграли битву под Москвой, так как Зорге сообщил о предстоящем нападении японцев на США в октябре 1941 года. У нас были документальные данные о низких наступательных возможностях Квантунской армии, о том, что она увязла в длительной и бесперспективной войне с Китаем и не имела достаточных резервов топлива…» Ну, и можно добавить еще, что наступала зима, а жители теплых японских островов любят русскую зиму не больше, чем немцы…

Для Рихарда начало войны стало страшным потрясением. 22 июня 1941 года он начал пить едва ли не с самого утра. А после обеда засел в баре отеля «Империал» и принялся за дело всерьез, и чем дальше пил, тем больше мрачнел. Часам к восьми вечера черная энергия стала требовать выхода. Зорге подошел к телефону и вызвал резиденцию германского посла. «Эта война проиграна!» – рявкнул он в трубку оторопевшему Отту и принялся набирать следующий номер. Тем вечером мрачное пророчество первого аналитика немецкой колонии получили все «столпы» германской общины – некоторые из них тут же выразили свое возмущение Отту. Конечно, все понимали, что Зорге пьян, но надо же и меру знать!

Макс Клаузен вспоминал, как Рихард сказал ему: «Плохо мы с тобой любим свою родину – не уберегли ее от беды», – и на глазах у него появились слезы. Он был сильным аналитиком, хорошо знал Советский Союз и понимал, во что ввязалась Германия с этой войной. Или кто-то думает, что под «родиной» Зорге имел в виду СССР? Это в разговоре с немцем Максом Клаузеном, который пробыл в России считанные месяцы? Рихард всегда считал себя и хотел быть не просто агентом, но и агентом влияния. Ему запрещали, а он все равно компоновал отсылаемую в Германию информацию в соответствующем ключе, как стал бы делать, впрочем, любой…

Если до того положение Зорге было тяжелым, то теперь оно стало невыносимым. Две его родины, две страны, которые он любил, сцепились друг с другом в смертельной схватке. Кроме того, он очень много работал в предшествующие месяцы и сейчас, по правилам разведки, ему надо было на какое-то время «лечь на дно» – законсервировать часть группы, прекратить передачи. Но это было невозможно. Именно теперь настало время, когда Зорге не мог заменить никто. Центр требовал от него информацию, давал трудные задания и жесткие сроки. Как раз тогда Сталин сказал, что в Японии военная разведка имеет разведчика, цена которого равна корпусу и даже армии.

Внешне он мало изменился – разве что стал серьезнее. Его связник, В. Зайцев, вспоминал об одной из встреч того времени: «Я встретил Р. 3. в одном из захолустных ресторанчиков… Зорге пришел с опозданием в несколько минут и подошел к моему столику. Внешне ничто не говорило о его паническом состоянии. Он был спокоен и, как всегда, собран, однако первым разговора не начинал и внимательно смотрел на меня, как бы изучая мое состояние. А мое сообщение о том, что руководство в Москве высоко оценивает деятельность его и других членов его резидентуры в последние месяцы и ходатайствует перед ЦИК СССР о высокой награде, Зорге немного смутился и с улыбкой сказал: „Дорогой Серж, разве награда и благодарность для коммуниста и разведчика имеют какое-либо серьезное значение? Главное в том, что мы с вами не сумели предотвратить войну. Теперь за это люди будут платить большой кровью“».

А вот Ханако видела его другим. После 22 июня он потемнел, все время пропадал где-то, возвращался поздно и все больше тосковал. А однажды перепугал ее взрывом отчаяния. Он был уже не на пределе, а за пределом человеческих сил, понимал, что их не отзовут и, наверное, уже предчувствовал катастрофу. Тогда, плача, он говорил ей:

– Я умру раньше. Я хочу, чтобы ты жила. Пожалуйста, живи долго… Ты не волнуйся, Зорге сильный. Он никогда не скажет ничего о тебе. А ты живи, выходи замуж… – И тут же сам себя одернул: – Прости меня, пожалуйста. Мне просто очень одиноко и грустно… – и вдруг обнял ее: «Давай умрем вместе…»

Провал

И снова слово Борису Гудзю.