Рим. Роман о древнем городе

Однако он всегда отличался от остальных. Они ходили ровной походкой, а Какус хромал, потому что одна его нога была не только короче другой, но еще и странно изогнута. Все прочие могли стоять, выпрямившись во весь рост и опустив руки вдоль тела. Спина Какуса была сгорблена, руки искривлены. Глаза, правда, отличались зоркостью, но со ртом было что-то не так: нормальные слова бедняга не выговаривал, и, что бы ни пытался сказать, получалось лишь невнятное бормотание, больше всего походившее на «какус». По этому звуку его и назвали. Лицо Какуса отличалось исключительным уродством: какой-то мальчишка сказал ему, что, наверное, его физиономию вылепил из глины горшечник, а потом бросил на землю и наступил на нее ногой.

Мало кто смотрел на него прямо. Знавшие его отводили глаза из жалости, видевшие впервые шарахались в испуге. Вообще-то, младенцев, рождавшихся с такими уродствами, убивали. Но мать Какуса упросила оставить ее чадо в живых, упирая на то, что мальчик появился на свет необычайно крупным, а значит, вырастет силачом, что важно для общины. Она оказалась права. Еще подростком Какус превзошел ростом и силой всех взрослых мужчин в деревне.

Когда это произошло, селяне, раньше жалевшие его, стали относиться к нему с опаской.

Потом пришел голод.

Зима была сухой и холодной, весна – тоже сухой, но жаркой. Лето оказалось еще суше и жарче. Речушки превратились в ручейки, в тонкие струйки, а потом и вовсе иссякли. Посевы пожухли и погибли. Овец кормить было нечем. Когда казалось, что хуже уже некуда, однажды ночью гора затряслась настолько сильно, что обвалилось несколько хижин. Вскоре после этого с запада пришли черные тучи. Они вроде бы сулили дождь, но вместо него обрушили вниз яростные молнии. Одна из них подожгла сухую траву, пожар охватил весь склон, и хижина, в которой хранился последний запас зерна, сгорела.

Жители деревни обратились к старейшинам: бывало ли так плохо раньше и что можно сделать?

Один из старейшин вспомнил похожее время из своего детства, когда число селян слишком выросло и несколько неурожайных лет привели к голоду. Положение было отчаянным, но именно на такой крайний случай существовал обряд священной весны. С великими нуменами Небес и Земли заключалось соглашение: если община переживет зиму, то с приходом весны группу детишек изгонят за пределы деревни, предоставив собственной участи. Спору нет, средство было суровое, даже жестокое, но ведь и времена были суровые. Старейшины призвали народ прибегнуть к обряду священной весны, и отчаявшиеся поселяне согласились.

Сколько детей надлежало изгнать, определили с помощью гадания. В безветренный день старейшины, с вязанкой сухого хвороста, взобрались на каменный выступ нависавшей над деревней горы, развели костер и, дождавшись, пока столб дыма разделит небосвод пополам, стали считать птиц, пересекавших разделительную черту. За то время, пока костер горел, дымовую черту пересекли семь птиц, а стало быть, в изгнание предстояло отправить семерых детей.

Их выбирали по жребию – важно было дать понять народу, что все зависит от воли нуменов удачи, а не от хитростей родителей.

На глазах у всех дети выстроились в шеренгу, и перед ними пронесли горшок, наполненный маленькими камушками – все белые, кроме семи черных. Один за другим дети запускали руку внутрь, брали, не глядя, камушек, а потом, по сигналу, одновременно раскрывали ладони. Разумеется, когда выяснилось, кому достались черные камни, было немало слез, но, похоже, увидев таковой в разжавшейся ручище Какуса, даже его мать испытала облегчение.

Та зима оказалась мягче предыдущей: хотя и пришлось терпеть лишения, никто в деревне не умер. Очевидно, обряд священной весны умиротворил нуменов и сохранил деревню, поэтому, когда настала весна и распустились первые почки, было решено отправлять детей.

Согласно обряду, детей к новому месту их обитания должно было направить животное. На этом сходились все старейшины, но никто не помнил, по каким признакам следует это животное выбирать. Наконец самый старый и мудрый из них заявил, что животное должно само дать о себе знать, и, само собой, в ночь перед изгнанием детей нескольким старейшинам приснился стервятник.

На следующее утро семерых детей забрали из их домов. Остальные дети и все женщины деревни тоже покинули хижины, и их рыдания разнеслись по всему горному склону. Старейшина с самым зорким зрением взобрался на уступ, долго озирал небосклон и наконец, издав крик, указал на юго-запад, где над горизонтом кружил стервятник.

Мужчины вооружились дубинками. Зазвучали барабаны и трещотки, старейшины завели песнь, которая должна была закалить мужские сердца и придать людям решимости. Ритм ускорялся, звуки становились все громче, и наконец мужчины, потрясая дубинками, устремились к семерым жертвам жребия и погнали их из деревни.

* * *

Следующие дни были ужасны.