Рим. Цена величия

– Дивное формианское вино! – воскликнул Кассий. – Всякий раз, пробуя его, я вспоминаю, что именно в Формии был убит лучший из ораторов – Цицерон! Он всегда для меня был образцом честного, принципиального человека!

Друзилла шумно вздохнула:

– Может, наконец я услышу, о чем написали мне из Рима?

– Ах, ты о посланиях! – беззаботно произнес Луций. – Твой брат, кажется, решился завести семью. Агриппинилла пишет, что он помолвлен с дочерью Марка Юния Силана.

У Друзиллы перехватило дыхание.

– Как помолвлен? – сдавленно спросила она. – Когда? Кто этот Силан?

– На эти вопросы отвечу благодаря письму Эннии. Силан недавно прибыл из Александрии. А с его дочерью твой брат был знаком еще с детства, Юний был другом вашего отца.

Друзилла откинула голову на подушки и нервно затеребила тонкие золотые браслеты. Один из них, сломанный, покатился по полу.

– Милая, они же стоят немало сестерциев, – с укором произнес Кассий. – Что за привычка портить дорогие вещи?

Следом покатился второй. Друзилла внешне казалась спокойной, но в сердце ее бушевало пламя ревности. Любовные клятвы преступной связи! Он растоптал их! А ведь обещал никогда не связывать свою судьбу с другой женщиной! Если б он стал императором Рима, то она разделила бы с ним власть! А тут какая-то неизвестная провинциалка! Друзилла не помнила, чтобы мать когда-либо рассказывала о знакомстве отца с Силаном.

– Я хочу вернуться, Кассий! Вернуться в Рим!

Недовольная гримаса Луция мгновенно превратилась в лучезарную улыбку, стоило ему увидеть ее глаза.

– Да, конечно, птичка моя, – ответил он.

Кассий даже не решился спросить, что так взволновало жену и почему она против помолвки брата. Грязные слухи о кровосмешении сразу всплыли в памяти. Луций, влюбленный в молодую красавицу, тогда закрыл на все глаза. Неужели это продолжается до сих пор за его спиной?

Друзилла, поглощенная своими мыслями, не заметила, как боль исказила его приятное лицо. Луций постарается отложить отъезд на более долгий срок, чем желает Друзилла, это в его власти. Она должна успокоиться и подумать, стоит ли вмешиваться в дела брата.

XXV

Небо затянули черные облака. Собиралась гроза, яркие вспышки прорезали небо где-то вдали, глухо рокотал гром. Гай Цезарь в одиночестве сидел в своих покоях. Он до смерти боялся грозы, и больше всего ему хотелось очутиться в объятиях любимой, но Юния уже вторую неделю гостила у Ливиллы в ее загородном доме на Аппиевой дороге. Они провели там дни Цереалий, устраивая роскошные пиршества для друзей, чтобы, согласно обычаю, умилостивить Цереру, дающую сытную пищу. Вся золотая молодежь Рима побывала у них в гостях.

Торжественные дни Цереалий сменили веселые Флоралии. Юния в письмах подробно описывала Гаю, как красиво убран дом цветочными гирляндами и венками, как славно они веселятся, надев разноцветные пестрые платья, и еще… как сильно любит и скучает по своему ненаглядному.

Калигулу же в Риме держали дела, связанные со свадебными торжествами, к тому же на майские календы он, как главный жрец арвалов, должен был объявить братьям о дне начала празднеств.

Он гордился, что недавно возглавил эту древнейшую коллегию, куда входило только двенадцать жрецов из числа знатнейших и влиятельных сенаторских семей. Еще год назад он был рядовым ее членом, но несколько месяцев назад место верховного жреца освободилось, и единогласно избрали его, одного из самых молодых. Сам тщеславный Калигула мало интересовался делами братства, переложив все заботы на плечи Тита Статилия Тавра Корвина, своего товарища по школе. Почти все остальные жрецы были ставленниками Тиберия, и Гай не доверял никому, кроме Корвина и Павла Фабия Персика, друга отца. Персик много лет состоял в братстве, поступив туда вместе с Германиком еще четырнадцати лет от роду. Он относился к Калигуле как к сыну, но весьма своеобразно: они вместе устраивали оргии, состязаясь в выносливости по части выпивки и женщин. Фабий часто уезжал из Рима, предпочитая беззаботную жизнь в Помпеях, где у него было богатое живописное имение, но его приезда Гай всегда ожидал с нетерпением.

Гней Домиций Агенобарб тоже числился жрецом братства, и это были единственные его обязанности, к которым он относился с уважением, потому что, несмотря на дикий нрав, глубоко чтил богов. Гемелл тоже входил в коллегию. Калигула ненавидел этого прыщавого тощего юнца, соглядатая и доносчика. Ирод Агриппа по его доносу продолжал сидеть в заточении, и это побуждало Гая отомстить.