Рим. Цена величия

Клавдий наблюдал за ним, искренне жалея этого большого сильного человека. Страшная мука исказила его черты до неузнаваемости. Не мука ли вины, задумывался старик, хромая вслед за процессией. Он корил себя, что уехал и проглядел затаившуюся беду. Что-то определенно было не так во всей этой истории на пиру. Не могла Клавдилла так сильно испугаться Агенобарба, умершего от удушья на ее глазах. И ее крики о кинжале, которого никто не видел и не смог найти. Для Клавдия это значило одно – кинжал попросту кто-то спрятал, а тот, кто сделал это, и вложил его в руку злополучного убийцы. Он разберется во всем, едва окончится погребение. И не был ли в сговоре с неизвестными Харикл, не сумевший остановить кровотечение? Если так, то этими заговорщиками были люди, близкие Гаю и Юнии. Дни Харикла и так сочтены, Калигула не простит ему вины в смерти жены. Как только врач выходит крохотную слабую малютку, его бездыханное тело скатится по Ступеням слез. Надо успеть допросить его… Клавдий оглянулся на следующих за ними женщин. Ливилла и Агриппинилла рыдают в голос и рвут на себе волосы. Они любили подругу. Друзилла. Глаза ее сухи, но лицо печально, она без конца кашляет под холодным ветром, но, несмотря на простуду, идет в процессии. Клавдий со вздохом повернул голову. Из-за своей хромоты он опять отстает и скоро позорно затеряется в толпе женщин. Старик прибавил шаг и, к своему облегчению, ухватился за протянутую руку Мнестера.

Процессия спустилась с Палатинского холма, прошла по Священной дороге и, войдя на форум, остановилась у ростр. Ложе внесли и установили на трибуне. Клавдий отметил, что толпа так велика, что яблоку негде упасть. Божественную жену цезаря любили в народе. Солнце вдруг выглянуло из-за низких туч, и сноп лучей упал на Юнию, осветив небесным сиянием. Многие упали на колени и стали молиться. Скоро вся коленопреклоненная толпа рыдала и умоляла богов принять ее к себе в сонм. Клавдий последовал общему примеру. Мнестер, неизвестно почему взявшийся опекать его в этот день, помог ему опуститься на холодную землю. Клавдий услышал легкий кашель Друзиллы совсем рядом и, обернувшись на нее, испуганно обомлел. Какими глазами смотрела она на плачущего Макрона! Невыносимой мукой и ненавистью горели они, как яркие звезды. Клавдий поспешно отвернулся. Что бы это значило? Префект претория даже и не видит ее, и волосы его белы как снег. Клавдий не таким помнил его в последнюю встречу. А чему удивляться? Макрон любил Клавдиллу не меньше Калигулы.

Резкие звуки труб отвекли Клавдия от размышлений, и он посмотрел на ростральную трибуну. Калигула собирался говорить погребальное слово. Его фигура, облаченная в темную пенулу, поверх которой был наброшен пурпурный императорский плащ, несколько нелепо смотрелась из-за всклокоченных рыжих волос и залитого слезами лица. Мужчине не подобает плакать во время прощальной речи, но Гай не мог сдержаться и стоял, беззвучно открывая и закрывая рот, будто вытащенная из воды рыба. И все римляне молча смотрели на него, сочувствуя такому страшному горю. Никто и не подумал осудить его.

– Она была лучшей женой, – наконец тихо вымолвил он, в один миг на форуме стало так тихо, что было слышно жужжание мух и робкий посвист птиц. – Она была самой прекрасной женщиной Рима. Я всем обязан ей. И жизнью, и своим счастьем, и тем, что стал императором.

Калигула опять замолчал. Клавдию сделалось дурно. Такое поведение недостойно императора! Но солнце, скрываясь за тучей, вдруг скользнуло косым лучом по его лицу, и Гай, словно вдохновленный богами, заговорил. Плавно лилась его похвальная речь молодой жене, он описывал ее с такой любовью, будто рассказывал близким друзьям о молодой супруге, на которой женился совсем недавно. Прошло немало времени, прежде чем он вымолвил последнее слово, а все стояли, по-прежнему коленопреклоненные, и не могли опомниться от всплеска счастья, который вызвали в каждой душе слова императора. Но горе вдруг опять обрушилось на всех, напомнив, что та, о которой сейчас говорил Гай, умерла. И истошные вопли и рыдания огласили форум.

Десигнатор дал знак, что пора отправляться на Марсово поле, где либитинарии уже соорудили погребальный костер. Калигула, Марк Виниций, Кассий Лонгин и Марк Юний Силан подхватили ложе на свои плечи и пошли сквозь расступившуюся толпу.

Погребальный костер был окружен кипарисовой оградой и украшен гирляндами лилий. Именно с тех пор в Риме появился новый обычай – вывешивать на ворота дома, где есть покойник, вместе с веткой кипариса и цветок лилии. Их перестали дарить прекрасным девушкам. Эти белые цветы для Рима стали символом смерти.

Прежде чем ложе с покойной возложили на костер, Гай приблизился к Юнии, поцеловал ее, но не стал класть между губами монетку, прошептав неслышно: «Тебе не понадобится плата Харону, новая темная богиня. Дождись, я не задержусь надолго».