Римская Галлия

Глaвa пятая

О демократических элементах в галльском обществе

Когда внимательно вглядываешься в картину, которую дает Цезарь о быте галлов, наталкиваешься на некоторое противоречие в ней. В главе, где автор дает описание общей системы государственных учреждений галльских народов, он утверждает, что форма правления была y них повсюду аристократическая, что друиды и всадники одни имели активное значение в государстве; простой же народ, находившийся почти в рабском состоянии, не принимал никакого участия в делах общественных. Но в главах, где римский историк просто повествует о событиях, он наводит на мысль, что и народу принадлежало некоторое значение, так как честолюбивые люди часто стремились приобрести его расположение[169]

. Несколько раз Цезарь рассказывает, как народ предписывал правительству свою волю или препятствовал осуществлению воли магистратов[170]. Он нередко волновался[171], вмешивался в течение политических дел и влиял на разрешение самых важных вопросов[172]

. Всегда оказывался он достаточно сильным, чтобы вызвать смуты в государстве, иногда – даже чтобы захватить в нем господство[173].

Каким образом зародился и сложился этот класс галльского «плебса» в виде политической силы? Как он вырос? Римский историк не дает нам ответов на такие вопросы. Возможно, что друиды, находясь в соперничестве со светскою знатью, содействовали развитию его могущества. Можно также думать, что взаимные раздоры влиятельных родов благоприятствовали усилению народной массы.

Совсем нет никаких сведений, которые указывали бы нам, какова была обыкновенно природа желаний и требований народа. Добивался ли он завоевания политических прав или только гражданских, которыми до тех пор еще не пользовался? Стремился ли он принимать участие в управлении или разделить со знатью богатство и обладание землей? Цезарь ничего не сообщает обо всем этом. Впрочем, можно сделать одно замечание на основании его изложения. С одной стороны наш писатель никогда не приписывает галльскому народу проведение сознательного принципа или определенной политической теории; он никогда не изображает его также соединенным в общее собрание. С другой стороны, он рисует его почти всегда следующим за каким-нибудь могущественным вождем, получающим от него указания, повинующимся его воле, действующим как бы только для него и от его имени и наконец охотно провозглашающим последнего своим верховным властителем.

Таким образом, между инстинктивным влечением этого простонародья и честолюбивыми замыслами тех, кто добивался высшей власти, замечалась какая-то тесная связь. Луерн сделался царем арвернов, завоевав расположение толпы раздачами денег[174]. Думнорикс, который метил на царство y эдуев, также являлся дорогим массе народной[175]. Верцингеторикс, прежде чем стать царем, изгнал сенат из государства с помощью войска, «которое он набрал из пролетариев и потерянных людей»[176]

. Народная масса была особенно влиятельна y тревиров и эбуронов; первый из этих народов управлялся царями, во главе второго стоял сановник, похожий на диктатора, которому не хватало лишь имени царской власти[177]. Цезарь хорошо определяет характер этих маленьких демократических монархий, влагая в уста одного из таких царьков следующие слова: «Моя власть такова, что масса имеет столько же прав надо мною, сколько я над нею»[178]. Нельзя найти тут ни свободных форм государственного устройства в настоящем смысле слова, ни истинной монархии; здесь идет речь о таком порядке, при котором низший класс, как верховный властелин, передает все свое могущество единому лицу по собственному выбору; причем он всегда может низвергнуть и сломить такого монарха по первому желанию, как только почувствует, что тот уклоняется от служения его интересам.

Галльское общество в те времена, когда его знал Цезарь, было обществом чрезвычайно неспокойным. В нем установилось, правда, узаконенное и правильное государственное устройство, принимавшее в большинстве случаев форму аристократической республики, которая находилась под руководством класса, привыкшего к управлению. Но сквозь такой легальный порядок пробивались, с одной стороны, патронат и клиентела, которые способствовали утверждению в каждом государстве нескольких частных владык, более могущественных, чем само государство; с другой стороны, позади него поднималась народная масса, и последняя, примыкая к тем из магнатов, которые ей льстили, работала для основания монархии или демократической диктатуры[179].