Римский орел

— Но тебе не следует забывать, — заметил он, — что ты обзавелся сильным и опасным врагом. Сексту весьма благоволит наш император, а его отец пользуется немалым влиянием в Сенате. Впрочем, не большим, чем я, — добавил Антонин Антоний не без гордости. — Однако ж вернемся к тебе, — продолжал сенатор. — Ты сейчас — самый младший кентурион в легионе. Но уже сумел доказать, что являешься отменным военачальником. И пользуешься в легионе уважением, совершенно несопоставимым с твоим скромным званием. Ты настолько уважаем, что попытка ущемить твои права вызвала чуть ли не бунт. И заместитель командующего вынужден был уступить младшему из своих офицеров.

— Я был прав, — заметил Черепанов. — И знаю, что все остальные офицеры были на моей стороне.

— Ну да, — кивнул сенатор. — Но это лишь означает, что в критической ситуации легион пойдет не за трибуном-латиклавием, а за тобой. Хотя ты — самый младший из офицеров.

— В критической ситуации легион пойдет за Максимином! — заявил Черепанов.

— Пока — да, — кивнул его собеседник. — Но у Максимина есть один серьезный недостаток. Он — Максимин. Самый большой. Во всем. И не забывает напоминать об этом. И еще он очень вспыльчив. И очень жесток. Иногда я радуюсь, что ему никогда не стать императором. Это был бы тиран пострашнее Калигулы.

— Почему ты считаешь, что Максимину никогда не стать императором? — заинтересовался Черепанов.

Он-то как раз считал, что из Фракийца выйдет отличный император. Правда, он почти ничего не знал о Калигуле. Тот образ, который был создан современными ему кинорежиссерами, выглядел весьма сомнительно.

— У Максимина нет опоры в Риме, — пояснил Антонин Антоний. — Он ненавидит Сенат. И Сенат отвечает ему тем же. Некоторые сейчас готовы поддержать его, потому что считают полезным. Некоторые склонны поиграть на противоречиях между ним и Мамеей… Но все мы знаем, что лев на цепи это совсем не то, что лев на свободе.

— Но, кроме Сената, есть еще и народ, — заметил Черепанов. — Народ любит победителей.

— Народ? Народ Рима? — Антонин Антоний расхохотался. — Народ Рима любит победителей, это верно! Но народ считает победителем того, о ком ему скажут: вот победитель! Как ты думаешь, кого римляне считают победителем парфян? Максимина? Или Александра, которому Сенат устроил триумф и который закатил по поводу победы многодневные Игры? Народ Рима, Геннадий, любит тех, кто устраивает праздники и раздает зерно. А командующий Максимин никогда не станет развлекать народ, чтобы добиться его переменчивой любви. Ибо считает, что ему достаточно любви своих легионеров.

— Думаю, он прав, — сказал Черепанов. — Двух армейских легионов хватит, чтобы разогнать весь этот сброд. И еще одного — чтобы выбить спесь из преторианцев. Сколько их в городе? Три когорты?

— Две, — уточнил сенатор. — Разогнать можно. Цезарь в свое время это доказал. Но то был Гай Юлий Цезарь. А Гаю Юлию Максимину до него далеко. Однако мы отвлеклись. Ты знаешь, что я пригласил тебя не только чтобы поблагодарить. Ты мне интересен, Геннадий Павел. Ты мне непонятен. И это привлекает меня. Но я чувствую, что ты — человек особых достоинств. И можешь достичь многого. Поэтому я, Антонин Антоний Гордиан, предлагаю тебе свою поддержку…

— В обмен на…

— В обмен на твою дружбу. — Сенатор одарил его открытой улыбкой.

— И только?

— Дружба такого человека, как ты, Геннадий, в наше переменчивое время может стать очень большой ценностью.

Черепанов пожал плечами.

— Ты преувеличиваешь мой потенциал, — сказал он.

— Возможно. Но это мой риск. Итак, ты согласен?

— Ну разумеется! — Черепанов засмеялся.

Он прекрасно знал, что радушие политика стоит не дороже недоступности проститутки. И вряд ли в этом времени дело обстоит иначе. По крайней мере, проститутки здесь такие же. Другое дело — конкретная выгода. Но что скрывать, предложение сенатора ему польстило. Дружба с представителем одной из лучших патрицианских фамилий — это не полкило фаршированных фиников.

— И чем же мы скрепим наш союз? — спросил он. — Клятвой богам?

— Ну не контракт же нам подписывать? — усмехнулся Антонин Антоний. — Юпитер свидетель, я говорю искренне.

И плеснул немного вина в сторону того угла, где, как бы возглавляя череду «предков», возвышалась статуя Юпитера.

— В таком случае я клянусь благосклонностью Венеры, что не использую во вред сказанного тобой сегодня, — произнес Черепанов и тоже плеснул в сторону мраморного изображения богини, которая ничего не возглавляла, зато изваяна была в позе весьма фривольной.

— И пусть Янус, который явно благоволит тебе, скрепит наше начинание! — на этот раз очень серьезно и торжественно провозгласил Антонин Антоний.

Они осушили чаши.

— А теперь, — Черепанов усмехнулся, — когда мы с тобой уже заключили союз, может, ты скажешь мне правду?

— Какую именно? — Сенатор тоже улыбнулся, обаятельно и чуточку простодушно. — Какую правду ты хочешь услышать, друг мой?