Римский орел. Орел-завоеватель

В приливе злости Вителлий площадно выбранился, но тут же опомнился и встревоженно огляделся по сторонам. Кажется, все было спокойно. Трибун вздохнул. Мало того что он потерпел неудачу, так еще и виновники его провала остались в живых. Как только этот чокнутый центурион со своим недоделанным оптионом вернутся в лагерь, он будет разоблачен. Одна надежда, что они не вернутся. И, надо сказать, на то есть шанс. Возможно, бритты уже настигли повозку и перебили сопровождающих. Впрочем, нечего тешить себя пустыми надеждами. Макрон, скорей всего, извернется. Он отважен, хитер, удачлив и вряд ли даст так просто себя укокошить. Трибуну вспомнился горящий германский поселок и истекающий кровью центурион. Вот незадача. Ведь мог же проклятый варвар нацелить копье чуть выше, так нет.

Пока трибун терзал себя этими размышлениями, его лошадь пришла в себя и теперь с довольным видом пощипывала траву под развесистым дубом. Неожиданно она дернула ушами, вскинула морду и насторожилась. Заметив ее волнение, Вителлий положил ей руку на холку. Лошадь вздрогнула.

— Что с тобой, девочка?

Кобыла раздула ноздри и, прядая ушами, попятилась. Вителлий проследил за ее испуганным взглядом и увидел приближавшихся к нему всадников. С бьющимся сердцем, он попытался вспрыгнуть на лошадь, но та отскочила и громко заржала.

— А, чтоб тебя!

Рванув поводья, трибун взлетел в седло и, ударами каблуков послав дурочку с места в галоп, понесся прочь от расплывчатых силуэтов, бесшумно скользящих по залитому лунным светом пространству.

Панический страх и желание жить овладели им в такой степени, что он выбрал не то направление и теперь удалялся от своего легиона. «Ладно, — мелькнуло на задворках сознания, — в конце концов, наплевать». Можно догнать Четырнадцатый легион, движущийся сейчас на соединение с Плавтием. Пусть Веспасиан сам разбирается с вражеским войском, а он, Вителлий, поведет себя героически как-нибудь в другой раз.

Римские кавалеристы подскакали к дубу, где только что кто-то скрывался, и прислушались к стремительно удаляющемуся стуку копыт.

— Вот хренов вояка, — пробормотал один из них. — Похоже, наш. Мне, по крайней мере, так показалось.

— Какой-нибудь тупица-гонец? — предположил декурион. — Сбился небось с пути.

— Может, догнать его, командир?

Декурион, подумав, покачал головой:

— Нет. Не стоит. Если он наш, то вскоре опомнится и отыщет дорогу.

— А если он варвар? А, командир?

— А если варвар, то ему повезло. Мне неохота гонять вас по буеракам. Мы и так уже умотались. Пора возвращаться.

Декурион поморщился, развернул эскадрон и поскакал впереди всадников, хмуро прикидывая, что скажет Веспасиану. Обнаружить какие-либо признаки вражеских сил так и не удалось. По правде говоря, декурион вообще сомневался в реальности этого варварского войска, якобы пытающегося устроить легиону засаду. Он устало пожал плечами, подумав, что вся эта кампания вообще оборачивается сплошным разочарованием: ни тебе врага, ни добычи, ни женщин. Рассчитывать было не на что, и приходилось смириться с фактом, что Плавтий разгромит туземцев задолго до того, как Второй легион хоть каким-нибудь краешком сунется в дело.

«Стыд и позор, — подумал декурион. — Славная маленькая битва была бы сейчас очень кстати. Награды, надежда на продвижение за счет командиров, вздумавших проявить избыточный героизм. Но, — вздохнул он, — никакого сражения не предвидится, ибо им в многочасовом кружении по окрестностям так и не встретился ни один долбаный бритт».

Для маленького отряда легионеров ночной переход обернулся сущей мукой. Легконогие сирийские кони, идеальные для внезапных наскоков, капризничали, отказываясь нести на себе более одного седока. В конце концов, утомившись от ругани и понуканий, Макрон приказал людям спешиться, оставив на лошадях только раненых. Легче стало не только животным, но и солдатам. Шагать им было много привычнее, чем болтаться в седле.