Римский орел. Орел-завоеватель

— Так оно и есть, — ухмыльнулся капитан. — Силком точно не выгнать, но когда есть возможность подзаработать, мы смотрим на это иначе. Так что, будь добр, не тяни.

Макрон посмотрел на ожидавших его приказа солдат:

— Ладно, парни, пошли. Проверьте, чтобы все вещи были при вас, а то эту посудину потом не воротишь.

Легионеры гуськом потекли по сходням вниз, плюхаясь в доходившую им до пояса воду и поднимая над головами свои вещмешки. К тому времени, когда Катон с Макроном добрались вслед за ними до галечной полосы, трап был уже убран и матросы, отталкиваясь большими шестами, снимали с мелководья корабль.

— Что за спешка? — спросил Катон, кивая на судно.

— Деньги, — лаконично ответил Макрон.

— Всюду деньги! — рассмеялся Катон. — Можно подумать, будто в мире нет ничего более интересного.

— Ничего и нет, — сердито отрезал центурион.

Его суровость задела Катона, но он, подумав, отнес ее на счет волнения. Вторжение есть вторжение, тут все серьезно, нет ничего удивительного, что командиры напряжены. Макрон еще ладно, а в мятежных когортах центурионы тревожатся вдвое сильней. Правда, за несколько недель до отправки бунт как-то сам по себе сошел на нет. Бунт и впрямь утих, ибо, обсуждая выходку вольноотпущенника, солдатам волей-неволей приходилось повторять и то, что он им кричал, и слова его мало-помалу делали свое дело. Кроме того, как и рассчитывал столичный хитрец, в отсутствие подстрекателей брожение улеглось и обстановка в легионах сделалась близкой к нормальной. Плавт со своей стороны поручил людям из окружения нашедших убежище при его ставке варварских вождей и царьков распускать слухи о несметных богатствах, ожидающих римлян в Британии. О золоте, серебре, о работящих и крепких невольниках и, конечно, о женщинах, с детства мечтающих, отринув ласки своих косматых невежественных ухажеров, пасть в объятия славных воителей Рима. Что же до самих варваров, то разве их раскрашенные и обмазанные глиной физиономии способны смутить доблестных легионеров? Неодолимое имперское воинство с легкостью сметет их с пути, чтобы затем без помех воспользоваться плодами победы.

Все это вкупе привело постепенно к тому, что в сердца римских солдат вернулись решимость и уверенность в своих силах, а легионы обрели тот боевой дух, что всегда был им присущ и делал их по-настоящему непобедимыми.

Было уже темно, когда бойцы шестой центурии, поставив последнюю палатку, принялись поглощать легкий ужин, состоявший из жидкой ячменной каши и грубого хлеба, испеченного еще в Галлии и уже зачерствевшего. Вокруг костров шло обсуждение хода кампании, основанное на сведениях, почерпнутых главным образом из рассказов гонцов и фуражиров, побывавших на передовой. Судя по их словам, до масштабных боевых действий дело пока еще не дошло. Все ограничивалось мелкими стычками между римскими разведывательными отрядами и разрозненными варварскими шайками, причем признавалось, что римская кавалерия на первых порах уступает коннице дикарей. Правда, бывалые легионеры были уверены, что пехота мигом выправит положение. Главное, навязать врагам ближний бой. Их с уважением слушали и согласно кивали, а в палатке центуриона шел совсем другой разговор. Макрон помимо Катона отобрал в свой отряд десять лучших бойцов своей центурии и теперь вполголоса обрисовывал им ситуацию.

— Парни, я знаю, что вы наблюдательны и наверняка заметили, что к нашему легиону подбилось несколько британских царьков, пользовавшихся в последние годы римским гостеприимством из-за маленьких разногласий со своими сородичами.

Солдаты встретили эти слова понимающими смешками. То же самое происходило на всех рубежах великой империи: Рим охотно привечал всякого рода деспотов, изгонявшихся своими соотечественниками, в благодарность за что, однако, требовал от них лояльности и помощи в покорении некогда им подвластных народов.