Ринг. Нокаут. Операция «Викинг»

— Согласен, Георг. — Целлариус обнял Шлоссера за плечи. — Считаю, что твой план с полковником Редлихом будет принят адмиралом. Редлих, работая в генштабе, может знать очень много. Русские поверят.

Шлоссер долго молчал. Руководство операцией ускользало из рук. Целлариус не говорит об этом, но ясно — он получил от Канариса полномочия контролировать действия Шлоссера, и теперь майор все время будет ощущать давление. Его будут торопить, торопить… А в случае неудачи ответит он, только он, он один…

— Поверят, — медленно повторил он, — если работать солидно. Сначала получить разрешение Москвы на вербовку, закрепить правдивой и ценной информацией. Необходимо время. Я не уступлю ни дня. Или ты забираешь у меня русского, операцию и всю ответственность. Ясно?

В эту ночь Скорин не мог заснуть. Одевшись, он спустился в гостиную, растопил камин и подвинул к нему старинное, очень удобное кресло. Несколько раз дверь в гостиную приоткрывалась, видимо, охрану беспокоило, почему русский не спит, зачем летом топит камин, уж не задумал ли бежать. Скорин слышал шаги за дверью, скрип половиц на втором этаже, шорохи под окнами — не спит охрана. Если бы она знала, с каким трудом Скорин пробрался сюда, что даже под угрозой смерти не уйдет из этого дома, то спала бы спокойно…

Он услышал легкие шаги, дверь скрипнула, кто-то тихо вошел в гостиную.

— Убирайтесь, или я пожалуюсь на вас барону. — Скорин, нагнувшись, поправлял в камине поленья. — Какого черта вам не спится?

— А почему вы не спите, капитан? — услышал Скорин женский голос, повернулся и увидел Лоту Фишбах: кутаясь в шаль, она стояла, прислонившись к дверному косяку.

— Простите, Лота. — Скорин поднялся, придвинул к камину второе кресло, открыл буфет. Присев на корточки, стал разглядывать бутылочные этикетки. — Что вы будете пить?

— Спасибо, ничего не надо. — Она облокотилась на спинку кресла.

— Вы любите глинтвейн?

— Очень. — Лота улыбнулась.

— Сейчас я приготовлю. — Достав две бутылки вина, Скорин вышел из гостиной.

На кухне садовник и рыжий слуга играли в карты. Увидев Скорина, они испуганно переглянулись. С одной стороны, он офицер чуть ли не хозяин особняка, с другой — арестант. Не обращая на них внимания, Скорин в поисках нужных снадобий открывал шкафы. Он отрезал несколько долек лимона, взял кастрюлю, бросил в нее щепотку корицы, несколько кусков сахара — и молча вышел. Охранники облегченно вздохнули.

Лота с любопытством следила, как он, смешав в кастрюле два сорта вина, поставил ее в огонь. Девушка никогда не думала, что может с симпатией смотреть на русского разведчика. Ей порой казалось, что ее разыгрывают: высокий худой человек с тонким, интеллигентным лицом и большими голубыми глазами не мог быть русским да еще коммунистом. Он не мог быть военным, человек с такими глазами не может выстрелить в другого человека. Вот барон может, он другой. Да, конечно, он настоящий мужчина…

— Не знаю, вкусно ли, но горячо наверняка. — Он посмотрел на кружки с шипящим напитком. — Рискнем?

— Рискнем, капитан. — Лота, как и все в доме, называла русского «капитаном». Обжигаясь, она сделала несколько маленьких глотков.

— Похвалите меня, Лота.

— Вы молодец… Вам страшно, капитан? — неожиданно для самой себя спросила она.

— Я далеко не смельчак, как барон. — Скорин засмотрелся на уютное пламя камина. Огонь мерно гудел, потрескивали поленья. Пламя, которое за минуту до того длинными языками тянулось вверх, теперь растекалось по углам, притаившись, ждало новой жертвы. Скорин подбрасывал новое полено, огонь его облизывал, словно пробовал на вкус, некоторое время казалось, что огонь, насытившись, смилостивился над новой жертвой. Так только казалось, он играл с ней, согревал, чтобы зажечь сразу, со всех концов.

Скорин смотрел на огонь, думал о сидевшей рядом девушке. Что-то нравилось в ней. Она была естественна, не пыталась изображать роковую, многоопытную, циничную женщину. Лота вообще ничего не изображала, просто жила рядом. Скорину даже казалось, что она вообще не понимает своей роли в происходящем.

Странное существо. Присутствие ее здесь не очень понятно. Конечно, женщина Шлоссеру в этой операции нужна. Но не такая, совсем не такая.

— Лота, вы кончали школу или пришли в разведку из самодеятельности? — спросил Скорин.

— Как, капитан? — Лота не поняла слова «самодеятельность». — Я не училась… то есть училась, конечно… Я не могу работать в абвере. Не могу.

— Понятно. Вы любите барона. — Скорин не спросил, сказал утвердительно. — Он тоже вас любит. Еще не понимает этого. — Скорин говорил о любви, а лицо его было сурово, даже жестоко. Лота никогда не видела у капитана такого выражения, смотрела испуганно, инстинктивно чувствуя, что капитан думает о бароне. — Любит. Я помогу барону понять, что он любит вас, Лота…

— Как вы можете…

— Что? — Скорин повернулся вместе с креслом. — Что я могу? — Он вздохнул, усмехнулся, извиняясь за несдержанность, сказал: — Я не хотел вас обидеть, Лота. — Он стал прежним — задумчивым и мягким.

Лота представила, каким чужим и одиноким он должен чувствовать себя в набитом охраной доме.