Ринг. Нокаут. Операция «Викинг»

По радио приторно-сладким голосом то и дело объявляли: «Пассажиров, улетающих рейсом… Париж… Нью-Йорк… Прага… Стокгольм… просят пройти на посадку». Шурик был уверен, что девушка-информатор сосет леденец, а перед тем, как включить микрофон, закладывает его за щеку.

Вена не принимала.

Шурик повернулся к летному полю спиной и посмотрел на тренера — Михаила Петровича Сажина; до войны он якобы был отличным боксером, но ведь прекрасно известно, что до войны все было отличным, и боксеры тоже. Еще говорят, что Сажин воевал, попал в гестапо, где ему повредили левую руку, он почти никогда не вынимает ее из кармана, от этого плечо у него чуть приподнято. Вот и сейчас он расхаживает рядом с Робертом Кудашвили и напоминает боксера на ринге, который, защищая подбородок, неуклонно идет вперед.

Роберт шел рядом, наклонив непропорционально большую лохматую голову, и о чем-то спорил с тренером. Конечно, Роберт — трехкратный чемпион Европы, почет и уважение, но зачем Роберта везут в этом году — неизвестно. Ему лет сто, наверное, а за тридцать наверняка. Шурик слышал, как грузин дышит во время спарринга, даже жалость берет.

Шурик проводил их взглядом и посмотрел на четвертого члена делегации — тяжеловеса Зигмунда Калныньша, который сидел беспечно на лавочке и листал журнал. Словно его и не касается, что Вена не принимает. Воображает Зигмунд, а между прочим, тоже летит впервые. Известный пижон, проборчик по линеечке навел, физиономия как у актера Тихонова, словно на ринге его не бьют, а массаж делают. Когда он работает, девочки в зале умирают от восхищения. Ему бы, Шурику, такой талант, он бы тоже…

Он потрогал нос и брови.

Самого Шурика зачем везут? На Европе осрамишься, как домой показываться?

Сажин что-то сказал Роберту и подошел к Шурику.

— Волнуешься?

Шурик пожал плечами и покосился на самолеты.

— В первый раз за границу. Вдруг отменят?

Сажин потерся подбородком о плечо.

— Всякое бывает.

— Вы часто так шутите?

— Нет.

— Потому и не получается. Во всем нужна тренировка, Михаил Петрович.

— А ты серьезный, — Сажин откинул со лба седой чуб.

— Миша, мы полетим или нет? — спросил, подходя, Роберт Кудашвили. — Волнуешься, жеребенок? — Он хлопнул широкими ладонями Шурика по плечам, и у того заныла поясница. — Все образуется, ты будешь выступать…

— А вы волнуетесь? — перебил Роберта Шурик. — Говорят, вы прибавили семь килограмм, опять же возраст. — Он понимал, что надо замолчать, но не мог. К тому же Роберт подошел вплотную, и Шурик чуть ли не упирался носом в пуговицу на его плаще. А это было особенно унизительно. Он поднял голову, увидел топорщащиеся рыжие усы и круглые синие глаза грузина и переспросил:

— Так вы волнуетесь?

Роберт причмокнул, обнажив белые крупные зубы, и повернулся к Сажину.

— Знаешь, Миша, жеребята перед первым стартом кусаются, — он обнял Сажина и повел вдоль барьера, — как волки, кусаются. Честное слово…

— Шурик, кто твой любимый художник? — спросил Зигмунд Калныньш. Он подошел во время разговора и сейчас стоял рядом, разглядывая репродукцию в «Огоньке».

— Ты нарочно так туго подпоясываешь плащ, чтобы все видели, какие у тебя широкие плечи? — огрызнулся Шурик.

— А тебе не нравится? — Зигмунд перестал разглядывать «Огонек» и серьезно посмотрел на товарища. — Это некрасиво? — Он расслабил пояс. — Так лучше?

Подошли Роберт и Сажин.

— Анохин неплох, — сказал Кудашвили, продолжая, видимо, ранее начатый разговор.

— Ты лучше, — ответил Сажин. — Уверен.

— Спасибо, друг, — буркнул Кудашвили.

— Я по дружбе в команду не беру, — сказал Сажин и снял с плеча руку.

Роберт повернулся к Шурику и сказал:

— Шурик, уважь старика, сделай одолжение. Сбегай, купи мне зубную щетку. Забыл я.

Шурик нерешительно переступал с ноги на ногу, но Зигмунд незаметно подтолкнул его под зад, и Шурик оказался у двери в аэровокзал.

— Самую большую, жеребенок! — крикнул Кудашвили.

— Намучаемся мы с мальчиком, — сказал Сажин.

— Что ты, Миша, — Роберт склонился и заглянул Сажину в глаза, — нервничает. Семнадцать лет. Первый результат. Первая поездка. Ха! — Он поднес к лицу широкую ладонь. — Обкатается. Еще на финише встречать будем.

— Неприятно, когда от тебя результата ждут, — Зигмунд легко тронул Сажина за локоть, словно извиняясь за свое вмешательство.

Сажин посмотрел на боксеров, потерся подбородком о плечо и отвернулся.

Репродуктор щелкнул и заговорил:

— Пассажиров, отлетающих рейсом «о эс шестьсот два» по маршруту Москва — Вена, просят пройти на посадку в самолет.

Старый Петер сидел на шведской скамейке, опираясь спиной о зеркальную стену спортзала, и менял шнуровку в боксерских перчатках. У противоположной стены, также покрытой зеркалами, тоже сидел Петер и тоже шнуровал перчатки. Только был он несколько меньше и не такой старый — нельзя было разглядеть морщины и шрамы на широком лице и седину в коротко остриженных волосах на круглой шишковатой голове. Петер из-под нависших бровей поглядывал на свое отражение. Потом поднял руку и шлепнул широкой ладонью по висевшей над головой груше. На той стороне тоже подняли руку и шлепнули по груше. Оба снаряда покорно закачались.