Ринго Старр

Пятеро телохранителей сопровождали Ринго и Барбару из самолета в «Кадиллак», который был готов в любое мгновение сорваться с места. Сквозь тонированные стекла они разглядывали заголовки газет и изображения Леннона на экранах телевизоров, выставленных в витринах магазинов, пробиваясь сквозь пробки из аэропорта им. Кеннеди в центр города. Они подъехали к Dacota и только тогда поняли весь ужас происходящего: на прилегающей территории яблоку негде было упасть от понаехавших машин, без конца щелкали вспышки, тянулись руки с блокнотами для автографов, а пронырливая газетная братия топталась на мостовой, где еще не высохла кровь Леннона. Хотя Старр почувствовал атмосферу всеобщего горя за полицейскими кордонами, он «не слишком обрадовался при виде всего этого сборища. Эти люди не имели никакого уважения к Джону и Йоко. Это было отвратительно».

Внутри отеля Ринго ждала очередная неприятность — вдова настаивала на том, чтобы говорить с ним одним. Барбара может подождать в другой ком нате. Сдерживая ярость, Ринго попытался объяснить, что, раз они с Джоном были одним целым, то и его с Барбарой разделять нельзя. После того как ссора утихла, так и не начавшись, Ринго поиграл с Шоном, сыном Леннонов, и улыбнулся ему на прощанье, однако, как отмечал один из друзей Оно, «он явно не простил Йоко, хотя вел себя очень вежливо и доброжелательно. Впрочем, как всегда».

«Когда мы вышли, — рассказывал позже Ринго, — мне совсем незачем было выслушивать людей, пытавшихся втолковать мне, как сильно они любят «The Beatles», — я приехал не для того, чтобы повидаться с битлом. Я приехал повидаться с другом».

То, что это было своего рода ритуалом «битловского поколения», который был сохранен ценой жизни их кумира, — было одной из аналогий, которая могла прийти ему голову, но, сидя в аэропорту Майами в ожидании приглашения на посадку, он понял дурацкую истину, открывшуюся ему в словах одного из подростков: «По крайней мере, наконец прекратятся слухи о том, что вы собираетесь воссоединиться».

«Хотя, может быть им никогда не будет конца. Уже сейчас мы выслушиваем все это дерьмо о том, что мы собираемся выпускать альбом в память Джона».

В результате появился лишь сингл, «All Those Years Ago», на котором Ринго и «Wings» аккомпанировал Джорджу, но в остальном оставшиеся в живых битлы и их старые приятели — такие, как Тони Шеридан, который не разговаривал с Ленноном с 1964 года, — вели себя так же, как любой из поклонников во всем мире, которые, по просьбе Йоко, хранили десятиминутное молчание в первое воскресенье после убийства. Ринго

«сидел дома и думал: «Джон умер…» Возможно, это единственный способ отдать дань почтения Джону — хранить молчание». С того самого дня он дал себе обещание никогда не выпускать те песни Джона, которые тот подарил ему в отеле «Plaza», и воздерживаться от любых выступлений в прессе, которые бы выходили за рамки туманных предположений, столь же неинформативных и бессодержательных, как и волна «памятных» альбомов, накрывшая оба континента, пока, что называется, «тело еще не остыло». По представлениям Старра, Леннон попал в некий справедливый рай для поп–музыкантов, туда, «где уже были Джимми Хендрикс, Элвис и вся остальная братия».

Старр всякий раз вызывал истинное удивление публики, начиная интервью с обращения к незримому Леннону, а затем уверял всех присутствующих, что «теперь он с нами, смотрит на нас оттуда».

Были ли эти представления игрой на публику или нет, куда более серьезное отношение к себе внушали клыки овчарок, в любой момент готовых сорваться с поводков охранников, которые двадцать четыре часа в сутки обходили резиденцию Старки в Лос–Анджелесе. Как какой–нибудь мафиозный барон, их патрон раздражался, когда к ограде приближался даже самый безобидный прохожий. Естественно, не шло даже речи о том, чтобы пускать посетителей, если они не позвонят и не доложат о своем визите хотя бы за час до прихода.

«Вдруг я почувствовал, что могу оказаться следующей жертвой какого–нибудь сумасшедшего».