Ришелье

Множеством факторов можно объяснить то согласие, которое среди бесконечных случайностей способствовало единству суверена и его министра на протяжении восемнадцати лет. Они оба отличались хрупким здоровьем. У короля были приступы эпилепсии; он умирал от туберкулеза; он переболел рядом тяжелых болезней. Ришелье всю свою жизнь мучился приступами мигрени; он болел малярией; он был покрыт гнойниками и страдал от ужасного геморроя. Да, их здоровье было хрупким, но железная воля давала им возможность терпеть боль. Воин, любитель псовой и соколиной охоты, Людовик дни, месяцы, можно даже сказать, годы проводил верхом; в военных кампаниях он разделял простую жизнь солдат; Ришелье выдавал свою хроническую усталость только подергиванием мускулов его аскетичного лица.

Они были патриотами по расчету, традициям, чувствам, которые разделяли со своей облеченной плотью родиной. Если они исполняли свою службу — службу короля и службу его помощника, — то не из любви к абстрактной власти, а из врожденного чувства долга. Дело было не в службе, дело было во Франции. Когда они пришли к управлению государством (они освятили, смягчили, очеловечили это понятие, чтобы государство, родина и Франция наложились друг на друга и пришли к согласию), они обновили великую страну. Они действовали совместно, стремясь закрепить в капетингском королевстве преданность власти, превратившуюся впоследствии в патриотизм. Они одновременно работали над десятком проектов, не испытывая нужды спорить или торговаться по их поводу. Они хотели, чтобы Франция стала великой, процветающей, грозной и блистательной. Они хотели, чтобы знать продолжала властвовать и командовать страной, но чтобы она в то же время служила преобразованной монархии. Они хотели, чтобы за неимением возможностей искоренения «ереси» законы обеспечивали королевству и королю религиозный мир. Они хотели, чтобы чиновники стали выразителями правительственной воли; чтобы «судейские крючки» не требовали больше своей независимости; чтобы епископы проявляли усердие; чтобы церковь не злоупотребляла своими законными привилегиями и так далее. Они не мечтали ни об Эльдорадо, ни об острове Утопия. Впрочем, они вообще не мечтали; они творили, сосредоточивая реальные или потенциальные силы старой монархии, чтобы сделать из Франции первое государство в Европе.

Когда люди соглашаются по стольким пунктам, тесное сотрудничество становится если не приятным, то по крайней мере логичным. Достаточно, чтобы каждый из двух актеров занимал свое место: чтобы Ришелье никогда не повторял ошибок Кончини или Люиня и не стремился поучать короля или доминировать над ним. Чтобы король был достаточно терпеливым, смиряясь с интеллектуальным превосходством своего подчиненного; в нашем случае королевская набожность и его естественная осторожность по отношению к кардиналу-священнику сыграет заслуживающую внимания роль, особенно когда им в разгар Контрреформации понадобится осуществлять парадоксальную внешнюю политику.

Историки часто сожалеют, что не могут участвовать в тайных встречах и слушать секретные переговоры; например, узнать, как кардиналу удавалось добиваться одобрения королем своих планов. К счастью, публикация бумаг Ришелье помогает нам встать на верный путь. В своих «сообщениях» королю или в докладных записках Ришелье то приводит убедительную совокупность аргументов, то составляет план проекта, чтобы его господин решил пункт за пунктом, делая пометки на полях. Можно было бы восстановить хронологическую последовательность этих бесконечных политических дискуссий. Пример 1629 года кажется нам довольно типичным, чтобы проанализировать весь механизм.

«Сообщение, составленное королю после взятия Ла-Рошели для пользы его дел», занимает свое место среди важных политических дел. Ришелье назначено выступить с этим сообщением не с глазу на глаз вечером, а на важном Совете, проводимом 13 января. Он торжественно начинает: «Теперь, когда Ла-Рошель взята, если король желает показать себя самым могущественным монархом мира и самым уважаемым государем, он должен обдумать перед Богом и тщательно и в полной тайне изучить вместе со своими верными креатурами, что желаемо его персоне и что следует преобразовать в его государстве». «Касаемо внутренней политики» необходимо, чтобы король «окончательно разрушил гнездо ереси», взяв Кастр, Монтобан и Ним. Следует «снести с лица земли те замки, которые не являются пограничными», и «как следует укрепить те, что являются пограничными». Следует помешать парламентам угрожать «так называемым суверенитетом», противоречащим «благу королевства». Король должен проявить свою власть; ему обязаны «безоговорочно подчиняться и большие, и малые»; он назначит хороших епископов; он выкупит земли, отчужденные от домена, и тому подобное. Программа реформ во внешней политике также составлена: «Еще остаются беспорядки, которые следует урегулировать, но для первого раза довольно исправления основных».