Рискованный флирт

Впервые Дейн получил слабое представление о том, как себя чувствует Берти Трент, обладающий необходимым количеством серого вещества, но не знающий, как им пользоваться. Возможно, он не родился таким, подумал Дейн, а стал после серии житейских взрывов.

Возможно, термин femme fatale надо понимать более буквально. Возможно, она фатальна для мозгов.

«Не для моих мозгов, – решил Дейн. – Она не собирается превращать меня в законченного идиота».

Он с этим справится. Он разберется. Он поражен, вот и все. Последний раз подарок ко дню рождения он получил от матери, когда ему исполнилось восемь лет. Та проститутка, которую ему подарили Уорделл и Мэллори на тринадцатилетие, не в счет, потому что Дейну пришлось ей заплатить.

Он удивился. Очень удивился, потому что думал, что Джессика скорее бросит икону в котел с кипящим ядом, чем отдаст ему. Он даже не спрашивал о ней, потому что полагал, что икона уже продана. Он не позволял себе ни на полсекунды воображать или надеяться, что она ее оставила.

– Это… великолепный сюрприз, – сказал он, как в таких обстоятельствах сказал бы каждый интеллигентный человек. – Grazie. Спасибо.

Она улыбнулась:

– Я знала, что ты поймешь.

– Вообще-то я не могу понять подтекст и символическое значение. Но я вижу, увидел, как только с нее удалили грязь, что это исключительное произведение искусства. Я никогда не устану ею любоваться.

Очень любезно, подумал он. Зрело. Интеллигентно. Разумно. Надо только положить руку на стол, и не будет вид но, что она дрожит.

– Я надеялась, что ты ее почувствуешь, – сказала Джессика. – Я была уверена, что ты распознаешь, какая она редкостная и замечательная. Это потому, что она больше будит чувства, чем другие работы, как бы они ни были прекрасны, согласен?

– Будит чувства. – Дейн смотрел на сочные краски, на богато расписанные фигуры. Даже сейчас, когда икона была его, он не решался разобраться в чувствах, которые она в нем вызывала.

Джессика встала, подошла и положила руки ему на плечи.

– Когда я впервые ее увидела после реставрации, она произвела на меня необычайно сильное впечатление. Такой уровень искусства явно выше моего понимания. Ты знаток. Я просто барахольщица, я не всегда уверена, почему некоторые вещи притягивают мой взгляд, даже если не сомневаюсь в их ценности.

Дейн пришел в замешательство.

– Ты просишь меня объяснить, что в ней такого экстраординарного?

– Кроме необычного цвета глаз, – сказала Джессика. – И избытка золота. И мастерства. Ничто из этого не объясняет, почему она вызывает такие сильные чувства.

– У тебя она вызывает сильные чувства, потому что ты сентиментальна, – сказал Дейн и неохотно перевел глаза на икону. Прокашлявшись, он продолжил тоном терпеливого учителя: – Мы привыкли к классической русской угрюмости, но здесь по-другому. Ребенок Иисус выглядит сердитым как будто потому, что устал позировать, или он голоден, или просто жаждет внимания. А у его матери нет на лице обычного трагического выражения. Да, она немного хмурится. Возможно, ее слегка раздражает беспокойный ребенок. У нее на устах полуулыбка, как будто она уговаривает его или прощает, потому что знает, что иначе он не может. Невинное дитя, он все воспринимает как должное: ее улыбку, уговоры, терпение… прощение. Он не знает, кто он, тем более как благодарить за это. И он хмурится и сердится… в благословенном младенческом неведении. – Дейн помолчал; ему показалось, что в комнате стало слишком тихо, а женщина рядом с ним стоит слишком неподвижно. – Все вместе естественно и по-человечески, – продолжал он, стараясь сохранять легкий, нейтральный тон. – Мы забываем, что перед нами фигуры святых, среди художественных условностей и богатого внешнего убранства мы видим простую человеческую сценку. Если бы эта Богородица с младенцем были просто святыми, работа не была бы вполовину так интересна и ценна.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, – тихо проговорила Джессика. – Художник ухватил личность своих моделей, и материнскую любовь, и настроение момента.

– Вот что пробудило в тебе чувства, – сказал он. – Даже я был заинтригован и не удержался от разговора о том, что выражают их лица – хотя они давно умерли и правда не имеет значения. Вот в чем талант художника – он заставляет удивляться. Он как будто подшутил над зрителем, понимаешь?

Дейн заставил тебя засмеяться, словно до боли прекрасное отражение материнской любви было веселой художественной загадкой.

Джессика пожала ему плечо.

– Я знала, что в ней больше, чем видит мой неискушенный глаз, – нежно сказала она, слишком нежно. – Ты такой проницательный, Дейн. – Она отошла и быстро вернулась на свое место.

Но недостаточно быстро. Он успел это заметить до того, как она спрятала, – он увидел это во взгляде, как за секунду до того услышал в голосе печаль… жалость.

Сердце сжалось и забилось от возмущения – на себя, потому что сказал слишком много, и на нее, потому что она быстро, быстрее, чем он, уловила, что он сказал, и хуже того – что он почувствовал.