Ритуал прощения врага

Она варит ему два яйца, он проглатывает их горячими. Пошарив, она находит голубцы в жестянке, неизвестно каким чином оказавшейся в буфете. Голод не тетка, сойдут и они. Она с отвращением ест голубец, отдающий хлоркой, и рассматривает большой нож с зазубренным лезвием, лежащий перед ней. Берет его в руки, пробует пальцем острие. Со стуком вонзает нож в стол, смотрит на неглубокую ямку в пластике.

Посидев, бредет в прихожую, комкает белый испорченный плащ, сует в полиэтиленовый пакет и прислоняет его к двери. Выбросить и забыть…

Глава 7. Ненависть

Я убью его! Этим ножом с зазубренным лезвием и мухой в натуральную величину рано или поздно, под старость или в расцвете сил. Найду и убью. Я не убийца, я гуманный человек, не брошу его умирать. Я просто его убью. Сразу.

Я найду его рано или поздно, под старость или в расцвете сил. Я помню три буквы на капоте его большой черной машины. Черная машина, три буквы, седая голова. Чего еще? Более чем достаточно. Еще красный шарик-фонарик на нитке, болтается на стекле туда-сюда.

Я встречу его на улице, в подъезде, в лифте, пойду следом и убью. И рука не дрогнет! Око за око, зуб за зуб. Не буду ждать до Страшного суда, когда каждому воздастся. Божья мельница мелет медленно, человеческий суд рядится быстрее. Я буду судьей и палачом. Он — вчера, я — завтра. Хочу увидеть его лицо и глаза. Хочу упиться его испугом, пониманием того, что сейчас произойдет.

У него в том районе офис, дом, гараж. Или, или, или. Он попал туда неслучайно. Оттуда и начнем. Торопиться некуда, сначала нужно все обдумать, я это умею — думать и планировать, недаром ведущий менеджер. Я его вычислю и закажу. Поставлю на счетчик. До конца отпуска полно времени. А если не хватит, тоже не беда, добавим.

Жанна не заметила, как доела голубцы. Ну и гадость! Гастроном внизу работает до часу ночи. Когда стемнеет, нужно будет выйти. Намазаться и не забыть черные очки. Хлеб, масло, молоко, сыр. Мясо. Побольше — раз в доме появился мужик. А когда сойдут синяки — на охоту за зверем. Побежит он на ловца, никуда не денется. Ни-ку-да.

Стемнело. Она уселась перед зеркалом, разложила рядом кисточки и тюбики, внимательно рассмотрела изувеченное лицо. И стала наносить краску. Синюю, серую, беж, малину — пока не скрылись царапины и синяки. На руки — перчатки. Брюки и свитер с длинными рукавами. Черные очки. Маскировка готова.

Она шла в супермаркет, но ноги сами понесли ее туда, на остановку. Сейчас там было пусто. Кто-то одинокий сидел на скамейке. Она поискала глазами место, где стояла вчера. Никаких следов происшествия — ни поломанных кустов, ни разбитого киоска. Она упала, наверное, собрались люди, кто-то закричал, чтобы вызвали «Скорую». А он растолкал всех, кивнул парню рядом — помоги, мол, мужик, и увез ее на глазах всего честного народа. Собирался в больницу, а потом передумал, или с самого начала знал, что сделает?

Пронзительное чувство унижения, протест и возмущение притупились. Жанна смотрит на место, где упала вчера, шарит взглядом по асфальту, словно надеется увидеть нечто, что прояснит… объяснит хоть что-нибудь. Ничего. Пусто. Может, расспросить людей? Там были девочки-студентки, они не могли не запомнить… Колледж рядом. По недолгом раздумье она отметает эту мысль. Не стоит оставлять следов. Никаких свидетелей, никаких вопросов. Ничего, что навело бы на мысль о ней… потом, когда она убьет его. Она хмыкнула — если Бог позволит ей убить седого… значит, он не против. Позволил, выдал.

А если у седого семья, дети… воззвал смиренно голос разума. Замолчи! Ничего не хочу знать! Нас только двое — он и я. Даже не хочу знать, как его зовут. Если его

не убью, я не смогу жить дальше.

Оглушив себя стаканом коньяка, Жанна беспокойно спит. Ей снится тоскливый бесконечный сон…

* * *

…И началась охота. Жанна неспешно гуляет по городу, высматривая черную машину с логотипом: синие и белые треугольники и буквы «BMW». Черных джипов «BMW» в городе, оказывается, совсем мало. За три дня ей не попался ни один. Через плечо висит нарядная бирюзовая сумка, в ней — твердый мясницкий нож. Время от времени Жанна опускает в сумку руку, нащупывает нож, холодные его зазубрины и муху в натуральную величину.

Проходит неделя, вторая. Она как заведенная кружит по городу. В шесть утра выводит Макса, кормит, варит себе кофе. И уходит как на дежурство. Макс уже вполне освоился, привык к ошейнику и поводку. Ждет ее возвращения в прихожей — заслышав, начинает скулить. Радуется, облизывает руки, хвост — ходуном. Бежит на кухню к своей миске. Она падает на табурет. Колено словно налито свинцом. Еще один пустой день.