Ритуал прощения врага

— Конкуренты?! — Сбитая с мысли, Алиса уставилась на него пьяными глазами. — Ну, был конкурент! Речицкий! Хотел отбить бизнес, да Коля не дал. А насчет конфликта, я тебе так скажу… ни-ка-ких конфликтов! Понял? У Коли не забалуешь. Хозяин! Протягвает руку и берет. Твое, мое… И никто не пикнет, понял? У него до меня секретарши каждый квартал менялись! — Она хихикнула. — А с другой стороны, коллектив спаянный, ребята с ним с самого начала, одна семья, никаких секретов и никто не против, даже… — Она внезапно замолчала, удерживаясь от каких-то слов. — С самого начала, — повторила она. — Все ценили — премии, бабки приличные, страховка… все! А теперь Речицкий бизнес купит.

— Чем не мотив, — осторожно заметил Шибаев, наливая ей шампанского.

— Речицкий? Не-а, он ни при чем. А если и купит… говорят, мужик он нормальный, я бы осталась. Лишь бы не китайцы! — Она хихикнула. — А Речицкий, говорят, ничего… правда, вкалывать придется днем и ночью.

Она вдруг расхохоталась, лукаво взглянула на Шибаева, и он невольно ответил ей улыбкой, сообразив, что она имеет в виду. Подумав при этом, что определенные отношения между ней и Плотниковым все-таки имели место. И он был для нее просто Колей…

Он проводил ее домой, и Алиса сообщила, что живет на пятом этаже в квартире восемнадцать. Она была не прочь продолжить праздник, но Шибаев узнал все, что его интересовало, — или почти все, и потерял к ней всякий интерес. Сказав, что непременно позвонит, он поцеловал Алису в щеку и был таков.

Он шел по улице, раздумывая, что предпринять. Он находился в состоянии «недоперепития», как называет подобное состояние Алик Дрючин, а также недовольства собой и смутного беспокойства, которые не умел объяснить. Во рту до сих пор чувствовался отвратительный сладкий привкус — Шибаев терпеть не мог шампанское, — в голове слегка пошумливало. Он вспоминал разговор с Алисой, слова, сказанные ею, недосказанность… где именно? Он раздумывал над ее фразой… протягивает руку и берет! — и пытался придумать смысл недосказанности, вспоминая тон Алисы, гримаски, выразительные взгляды, то, как внезапно она замолчала, рассказывая о коллективе компании, ее многозначительную улыбку…

Он уселся на низкую оградку парка, сидел, рассеянно глядя на прохожих. Посмотрел на часы — было почти десять вечера. И вдруг поднялся и зашагал в центр города. Купил по дороге коньяк — начисто отметая мысль о шампанском, — и громадный колючий ананас. Он пытался убедить себя, что ему необходимо довыяснить кое-что и обсудить, что визит его носит сугубо деловой характер, и, подчиняясь ускорению, лавируя, летел по улице, чувствуя, как его захлестывает нетерпение, как пересохли губы, как меркнет в глазах от желания… называя себя при этом последним идиотом. У него мелькнула мысль позвонить Алику… чтобы получить дозу дурацких нравоучений в качестве холодного душа и прийти в себя, но мысль эта, как рыбка, вильнула хвостиком и исчезла…

Он по памяти набрал код на двери, взлетел на ее этаж. Постоял под дверью, выравнивая дыхание, и решительно нажал на кнопку звонка.

Дверь распахнулась сразу, как будто его ожидали, и Шибаев увидел Ильинскую… в чем-то воздушном с кружевами. Он шагнул внутрь, ткнул под вешалку пакет с коньяком и ананасом и схватил ее… Нашел губы, впился, притиснул к себе, отметив краем сознания, что она отвечает. Рыжий щенок испуганно заскулил, не понимая, что происходит…

— Мы сумасшедшие, — сказала Жанна уже потом, когда они лежали в ее спальне.

— Согласен, — ответил Шибаев, запуская пальцы в ее волосы, такая была у него привычка — накручивать на руку пряди подруги. — Почему?

— Я же тебя совсем не знаю, ты первый встречный-поперечный! — Она рывком уселась на постели.

— Я тебя тоже не знаю — может, ты готовить не умеешь! — брякнул он, с удовольствием рассматривая ее.

— А тебе жареную картошку в постель, да?

— Не откажусь. А ты умеешь?

— Ничего, кроме кофе!

— Я так и знал! Что же мне с тобой делать, с такой неумехой?

Она рассмеялась, и Шибаев притянул ее к себе. Они снова целовались, и ему вдруг вспомнились арабские стихи, которые когда-то в припадке любовной лихорадки читал Алик Дрючин, что-то о «тепле колен прекрасной гурии»… Он, привстав, потрогал рукой колено Жанны — оно было теплым, изящно и сложно устроенным, — и рассмеялся.

— Что? — спросила она.

— У тебя колени как у гурии из райского сада.

— Что?! — Она смотрела на него с изумлением. В полутьме глаза ее казались огромными. — Как у кого?

Он закрыл ее губы своими, пробормотав:

— Иди сюда… что ты со мной делаешь, гурия!

— Послушай! — сказала Ильинская, уворачиваясь и смеясь, кладя пальцы на его губы. — Ты только послушай! — Она замолчала, словно настраиваясь, и прочитала нараспев: — Наш мир — аллея молодая роз, хор соловьев и болтовня стрекоз. А осенью? Безмолвие звезды и мрак моих распущенных волос…[4]

— До осени еще далеко, — сказал Шибаев хрипло, лишь бы ответить.