Рюрик. Полёт сокола

– Выходит, приспело время-то! Земной поклон тебе, Веда- мир, – молвил с трудом князь, внимательно глядя в очи молодого волхва и, словно через зерцало времени и расстояния, обращаясь к старому учителю. – Будь и ты здрав, Крыс Велес- дар, – приветствовал он юного кудесника. – Добро пожаловать на Русь Новгородскую!

Но вскорости после отъезда дочери и верного франка, Рарог опять оказался на Калиновом мосту, что отделяет мир живых от мира мёртвых. Совсем недавно князь вновь пришёл в себя, но отчего-то тоскливо и тяжко на душе верного Ольга.

Он переступил порог горницы, находящейся почти под самой крышей княжеского терема. «Рарог, как и его пернатый тотем, всегда любит забираться повыше, чтобы окидывать взором всё вокруг», – невольно отметил воевода. Услышав шаги, навстречу поднялась Ефанда. Они обнялись, от прежних размолвок теперь и следа не осталось.

– Рарог, гляди, Ольг пришёл, как ты велел, – молвила княгиня, оборачиваясь к просторному деревянному одру, на котором полулежал, опершись спиной о подушки, борющийся с Марой князь.

– Не велел, а просил… Ефандушка, – тихим голосом ответил Рарог. – Кончилось моё веление… – князь снова остановился, чтобы перевести дух, – повелевает тот, кто силу имеет, а у меня её уже нет…

– Погоди, княже, отлежишься, поправишься ещё… – начал было возражать воевода, но Рарог прервал его, обратившись к жене с мягкой улыбкой на бледных устах.

– Да, получше мне сегодня стало… А что, Ефандушка, далече ли твоё одеяние, в котором ты от казни готской меня спасла? Ведаю, что хранишь его, а надень-ка сейчас! Хочется в час тот снова заглянуть… А со мною пока Ольг побудет, о делах наших побеседуем…

Княгиня, чуть задержавшись на пороге и пристально взглянув на обоих мужчин, промолвила тихо: – Я сейчас, я быстро, – и вышла из горницы, затворив за собой дверь.

– Ушла… – молвил устало князь. – Только силой своей держит она меня в Яви. А сила её волшебная нужна для поддержания Рода нашего, чтоб Игоря настоящим рарожичем воспитать… – Князь замолчал, подбирая нужные слова. – Что ж, Ольг, – вздохнул он, – на землях словенских мы с тобой лад установили, так что ни нурманы, ни франки сунуться не решаются, хазарам охоту на грабежи в наших землях тоже отбили… Только не успел я… Киев-град от Скальда освободить…

– Коль живы будем, княже, перво-наперво с этим хитрым певцом порешим, слово даю! К нему подход особый нужен, его просто так в бою не возьмёшь, ускользнёт, как слизь между пальцев, – ответил воевода. – Непременно с изведывателями обмозговать надо, как сие сподручней исполнить.

– Ну, вот и добре… Что обещал деду, вроде исполнил. Могу уходить с чистым сердцем… В мире земном боле задерживаться мне не следует, потому как человеку и время, и силы по мерке его отпускаются. Сил моих более нет для жизни, а умереть – значит её, Ефандушку мою, смертельно ранить! Помоги, брат! Успокой её, поддержи, чтоб глупостей… не наделала… – дыхание князя перехватило, и он замолчал. – Ольг, – снова собравшись с силами, подал голос Рарог, – меч мой Болотный Игорю передашь, как только он воинскую клятву примет… В нём воинская сила рода нашего… Пусть Игорь своему сыну… в колыбель положит… чтоб Перун и далее… хранил… вервь рарожичей… – с неимоверным усилием, прерывисто выталкивая слова, закончил князь и прикрыл очи.

– Эх, брат, думаешь, Ефанда сама того не ведает? – возразил Ольг. – Всё она зрит и ведает, только сердцу то не прикажешь, а тем более любящему… Обет тебе даю, всё, о чём просишь, исполню, заветы Гостомысловы сохраню, – Ольг взял руку снова открывшего очи Рарога и крепко пожал её, – обещаю!

Князь ничего не ответил.

В это время вошла Ефанда, облачённая в то самое одеяние из тонкой, но прочной кожи, с заговоренным ножом на тонком поясе. Её очи и очи Рарога встретились, он уже ничего не мог сказать словами, а ей и не нужно было говорить. Слова слишком медленны и нескладны, а очи в миг один могут вместить вечность…

Ольг увидел, как по щеке сестры покатилась слеза. Ефанда подошла, поцеловала мужа в уста и дрожащей дланью закрыла его очи.

Ольг осторожно положил на ложе руку князя, которую ещё держал в своей, потом встал и усадил на своё место сестру, которая по-прежнему молча роняла слёзы, сжимая теперь в своей руке безответные пальцы любимого.

– Сестрёнка, – поглаживая её по голове, как маленькую, молвил Ольг, – не надобно так убиваться, вас с Рарогом никто, даже смерть сама никогда не разделит. Не плачь, сестрица, сама ведаешь, что нет ничего сильнее любви, она мир наш создала, и она же им движет. Ты хоть и младше меня, но мудростью со мною делилась, за то я тебе благодарен. А теперь твоя любовь и мудрость нам нужна паче прежнего… – Он гладил голову сестры, а она все сжимала в своей руке руку любимого, как тогда, когда они бежали от франкских изведывателей. Потом, подняв на Олега очи, исполненные тёмной глубины, наконец молвила: