Рюрик. Полёт сокола

— Так не токмо на парусах, глядите, вместо морд вепрей и драконов, соколиные и конские головы! Чудно́!

— Погодите, братцы, да это никак наш новый князь Рарог, внук умершего Гостомысла со своей дружиной пожаловал, гляди, какая сила воинов, да все, почитай, в броне, в кожаных доспехах мало кто.

— Сотни полторы лодий-то будет, а может, и больше! — на глаз определил опытный муж из мореходов.

— Ну, держитесь теперь нурманские гости-разбойники, не побалуете супротив такой мощи! — восторгались третьи.

— Не только нурманские, а и нашим, что меж собою усобицу чинят, хвост-то поприкрутит новый князь, рекут, на меч он скор, и слово держит! — воскликнул ещё кто-то.

— Гляди, глади, никак к нам заворачивают, отчего ж не прямо в Ладогу?!

Лодьи и драккары меж тем становились к пристани. Те же, кому не было места, осторожно подходили к берегу, и воины, спрыгнув на мелководье, сноровисто вытаскивали суда на берег.

Кузнец Кряж с удивлением глядел на крепкого высокого беловолосого воина в добротной броне, который отдавал краткие приказания другим воинам. Вот он повернулся и взглянул на кузнеца своими зеленоватыми очами, лик его озарила знакомая улыбка.

— Ах ты, зелена медь! Братцы, так это же наш Солома! — громко воскликнул удивлённый кузнец, подходя к своему бывшему подмастерью. — Ольг! Да ты как воевода, прямо! — не скрывал восхищения словоохотливый повелитель железа.

— Дядька Кряж, — радостно приветствовал его кельт, — так я и в самом деле, воевода, — немного смутился он и обнял земляка. — Только нынче не один я возвернулся в Приладожье, — с радостным облегчением, как показалось кузнецу, молвил кельт. — Гляди, кто со мной приехал, вон они сейчас сходят с княжеской лодьи, — указал Ольг десницей на насаду с алым парусом, что стояла у пристани.

— Так это ж… — Кряж осёкся на полуслове, — неужто, Шульга? — первым узнал прихрамывающего земляка кузнец. — Тот самый Шульга, с которым вы вместе на том проклятом драккаре с медвежьей головой ушли, а с ним, кажется, Окунь и…

— И Бобрец! — радостно подсказал Ольг.

— Так-так, неужто, живы, зелена медь?! Вот матери-то обрадуются!

— Живы, дядька Кряж, вот они все трое сюда идут и тебе обо всём поведают. А мне бежать пора!

— Не прогадал ты, выходит, что не пошёл по кузнечному делу, — с сожалением закончил короткий разговор кузнец, видя, что к Ольгу подходит высокий и стройный молодой воин в отлично сработанной броне, и понимая, что воеводе сейчас не до разговоров и воспоминаний.

— Ольг! Как думаешь, пройдут все драккары и насады через Волховские пороги? Хотелось бы всей морской дружиной к Нов-граду подойти! — спросил Рарог.

— При таком числе воинов на руках лодьи перенесём! — весело ответил воевода. Потом добавил: — Княже, пойдём, я матери покажусь, заодно пообедаем, может, Ружена поспит малость, отдохнёт, намаялась от качки с непривычки…

Рарог вначале даже чуток вперёд подался, будто сразу хотел следовать за воеводой, но потом задумался, оглянулся на Ружену, что прогуливалась по берегу с верным Вольфгангом и рыжеволосой дочкой годков двух.

— Знаешь, брат, лишние хлопоты матери твоей, давай в следующий раз, — он с тоской глянул на отдалённые домишки, словно силясь разглядеть подножье холма, поросшего сосняком, где стоял тот самый дом, где живёт зеленоглазая непокорная «камышовая кошка». — Тут уже до Ладоги рукой подать, — молвил Рарог, — там отдохнём и тебя с двумя лодьями подождём. Заодно узнаю у ладожского воеводы, как там наши свеи, не балуют ли… А матери и всем домашним, — он выразительно глянул на Ольга, — от нас с Трувором поклон сердечный, скажи, что угощение её до сих пор помним, нигде такого не пробовали, давай, брат! — И Рарог пошёл отдавать приказ каравану сниматься с якорей.

— Сыне мой, вернулся! — шептала мать, обнимая Ольга. — А я уж не знала, что и думать, лодьи-то с пленниками, коих вы освободили, ещё прошлым летом пришли, а тебя нет, сказывали, к Рарогу опять нанялся, а когда ждать — неведомо, — причитала она сквозь непокорные слёзы, что текли и текли из очей. — А я, вишь, без отца-то не справляюсь совсем, рук не хватает. С племянницей Златкой живём, и соседка Милена одна осталась, Глобы, храни их Свентовид, всей семьёй помогают. Ворочайся домой, сынок, тяжко мне. Женился бы да невестку в дом привёл, вот была бы радость! — частила Русава.

— Не знаю, мамо, — взял её за руку Ольг, — пусто у меня на душе. А где Ефанда? Я вам гостинцев привёз.

— Ох, Ольгушка, Ефанда-то наша… — взмахнула руками Русава.

— Что с ней? — вскинулся Ольг.

— Да нет, с ней всё ладно, жива-здорова, только не живёт она дома… Отшельницей стала, в лесу обретается, на нашей старой заимке. Молвит, что коль у человека жизнь отняла, ну, у насильника того, нурмана, теперь перед матерью Бригит вину свою загладить должна верной ей службой…

— Что ж она там делает?

— Людей лечит, дар ей открылся, видно, бабушкин. Травы собирает, грибы, ягоды, нити сучит льняные да конопляные, мне приносит, а я уже полотно тку…

— Пойдём, мамо, сходим к отцу на курган, хочу поговорить с ним. Я ведь теперь у Рарога воеводой назначен, за всё войско ответ несу….