Рюрик. Полёт сокола

— Из какого народа твои рабы? — спросил пожилой десятник Сова, стоя подле Лодинбьёрна на носу. Боковым взором он заметил, как напрягся ярл, и его могучая длань сжала рукоять нурманского ножа, а русоволосый толмач как бы невзначай перешёл и стал с другого боку позади десятника. Воины, что осматривали рабов и товар, спинами ощущали напряжение нурманских воинов, когда наклонялись над тюками или останавливались напротив кого-то из рабов, сидевших на дощатой палубе и привязанных с двух сторон к длинным жердям, расположенным вдоль корабля.

— А зачем мне это знать? Меня интересует их цена, за сколько я смогу их продать, а кто они и откуда… — ярл безразлично пожал плечами, но очи его продолжали внимательно следить за словенами. Невзрачного вида русоволосый толмач тут же перевёл его речь.

— Несколько твоих воинов ранены, — заметил десятник.

— Путь купца опасен, напали разбойники, пришлось отбиваться…

— Смелые разбойники, если решились напасть на властителей фиордов, — покачал головой десятник. В это время у кормы возник какой-то шум. Низкорослый быстрый в движениях и разговоре воин русов махал руками и пытался оттолкнуть от себя крепкого викинга, который схватил его за рукав кольчуги и пытался оттащить от объёмистого тюка товара. Оба ругались и кричали, один по-нурмански, а рус вообще мешал словенский выговор с какими-то словами непонятного языка. Молодой ладный воин, что оглядывал рабов в середине нурманской лодьи, метнулся к корме, но споткнулся в спешке о съёмную часть палубы и с грохотом растянулся на дощатом настиле. Викинги захохотали.

— Эгей, там, прекратить свару! — строго крикнул десятник и повернулся к ярлу. — Утихомирь своих!

— Не трожь его! — властно прикрикнул на своего воина Лодинбьёрн, и скандинав нехотя отпустил шустрого руса, который всё ещё ругался и ворчал.

— Всё, заканчиваем осмотр, давайте в лодку! — громко велел десятник, стоя всё время так, чтобы видеть и ярла с толмачом, и своих воинов.

Когда они взялись за вёсла и отплыли, все, не сговариваясь, облегчённо вздохнули. Напряжение спало, и высокий рус, что упал на проходе, молвил, обернувшись на миг к малорослому:

— Спасибо, брат Скоморох, вовремя свару затеял, ловко это у тебя всякий раз выходит, я б так не смог.

— Ты попросил, а мне что, не впервой, — налегая на весло, ответил Скоморох.

Воины причалили к лодье и шустро взобрались на неё.

— Ну что? — нетерпеливо спросил князь.

— Мишата! — кивнул десятник.

Крепкий русоволосый словен доложил князю результаты осмотра и протянул кольцо с печаткой.

— Выходит, не зря нам воевода своих изведывателей дал, — покачал головой Трувор, разглядывая кольцо с печаткой. — Врёт, значит, ярл про Киев?

— Врёт, княже, — согласно кивнул десятник Сова. — Товар не киевский. Мёд наш, северный, это сразу определили, мёдато одинакового не бывает, у наших медов запах другой. Железо болотное, опять же, в Киеве не добывают.

— Как же вы кольцо незаметно добыть смогли, небось, за каждым вашим шагом по десятку пар очей нурманских наблюдало? — искренне изумился Трувор.

— Скоморох на корме был, — молвил Мишата, кивнув на низкорослого, — а я гляжу, рабы-то наши: вепсы, чудь, и взяты в полон недавно совсем. А один хоть и в изодранной одежонке, да ни на охотника, ни на земледельца не похож, больно одежда не для леса и не для чёрной работы, и очами мне знак делает, да губами как-то перебирает, будто сказать хочет. Я тогда запнулся и вроде как ругнулся про себя, а сам по-нашему, по-приладожски, попросил пошуметь Скомороха, а он на то и Скоморох, устроил свару, будьте здрасьте! Все, конечно, очи туда на миг, человек этот изо рта кольцо выплёвывает, а я на это кольцо и падаю со всего маху. Всего-то делов.

— Кольцо сие нашей княжеской службы, что пошлины с купцов берёт, — молвил Трувор. — Выходит, ярл далеко не ходил, а пограбил наши земли, да ещё и пост наш на переволоке разорил.

— Разорил, — подтвердил третий изведыватель, молчаливый и сосредоточенный, с несколькими ножами на поясе, — да и пошлину товаром, с купцов взятую, тоже прихватил.

— Точно, — подтвердил десятник, — тот товар, что с купцов брался как пошлина, почти весь в кнорре находится, это старший из тех, что вторую лодью осматривали, сообщил, по товару всё, как по написанному на бересте, читать можно.

— Ах, сукин кот! — возмутился Трувор. — Значит, окружаем и в капусту крошим всю его ораву!

— Погоди, княже, а как же люд наш новгородский, который теперь в рабах у нурмана? Викинг сам погибнет, людей порешит, да и товар, скорее всего, на дно отправит, чтоб никому не достался. Ты же клятву давал защищать Новгородчину и все народы, на её земле сущие, — резонно охладил боевой пыл молодого князя Верба.

— Так что ж, теперь того, кто грабил Новгородскую землю да убийства на ней чинил, живым отпустить, пусть гуляет на здоровье? — возгорячился Трувор.

— Не погуляет, сколько бы ни зарекался волк мяса не есть, а капустой не проживёт. Возьмём слово с него, что больше никогда не явится он в наши края, а коль явится, то будет уничтожен без пощады.

— Так он снова так же сделает, и снова его отпустим?