Robbie Williams: Откровение

«На следующий день, — делится он, — я понял: могу это сделать снова. Так что Soccer Aid будет продолжаться при моем участии, что просто прекрасно».

* * *

Однажды в Лондоне Майкл объяснил Робу, что у него к нему есть некий совершенно неожиданный вопрос.

Очевидная, но крайне редко признаваемая правда о большинстве — если не обо всех — наградах музыкальной индустрии заключается в том, что задолго до объявления номинаций проводятся теневые переговоры с тщательно выверенными формулировками вопросов, смысл которых таков: если бы мы решили дать награду такому-то, он-она пришел бы ее принять или нет?

И таким вот путем, предполагающим и отрицание, Майклу надо было обсудить с Робом возможную реакцию Роба на получение в этом году награды журнала NME «Богоподобный гений».

Отношения Роба с EMI, который в пору своего расцвета был еженедельной музыкальной газетой, очень влиявшей в определенных кругах на вкусы и мнения, очень сложны. Наверное, не существует худшего способа относиться к чувствительному Робу, чем покровительски-снисходительный. У него от такого сразу шерсть дыбом. Суть отношения NME к Робу за четверть века — причем не только тогда, когда издание его типа ненавидело, но и когда они его, как им казалось, любили, можно выразить грубо так: бесконечный поток снисхождения. Долгое время статьи NME, безусловно, отражали определенный образ мыслей. «Там все 90-е верховодил менталитет неких инди-фундаменталистов, что я совершенно четко ощущал, — говорит Роб. — И многие собеседники на меня смотрели вот буквально сверху вниз, люди, знаете, боятся, что на них это перейдет. Чем бы „это“ ни было. Такое нечто полицейское. Как будто я из низшего сословия. Из-за того, кто я есть. И это было так явно и так больно». Иногда снисходительность оборачивалась настоящим хамством. «За меня проголосовали как за „худшего человека планеты“ — это вскоре после того, как Усама бен Ладен устроил 11 сентября, — напоминает он. — А за „Feel“ проголосовали как за худшую песню года».

Вся эта история к тому, насколько мощной должна была быть первая реакция Роба, когда он только услыхал, на какую премию его могут номинировать.

«Реакция — по-северному, — говорит Роб. — Мат сплошной. „Эти блядь суки пусть себя суки в жопу выебут, мне от этих петухов сраных западло чо-либо брать. Пидорасы, ненавижу!“ Сказал — и пошел в туалет».

По возвращении Роб передумал. Решил, что надо, чтоб это произошло.

«На самом деле я передумал только потому, что собрался сделать нечто противоречивое», — объяснил он. Он колеблется: какой вариант выбрать? «У меня конфликт: сходить туда, получить награду и послать их всех в жопу, или же просто не брать награду? Ну, если предложат?»

Я предполагаю, что должен быть какой-то вариант, чтоб и рыбку съесть, и на елку влезть.

«Ага, — смеется он, — я такой не найду».

* * *

Трудно найти место, где вероятность встретить Роба еще меньше, чем на церемонии NME Awards. Но одно такое есть.

В 2010 году, через несколько дней после того как Take That объявили о воссоединении впятером, Роб пришел на утренний эфир ливерпульского Radio City — с Джейсоном Оранжем и Марком Оуэном. Во время этого интервью его спросили, выступят ли Take That на фестивале в Гластонберри. И вот как с этого момента шла беседа:

«Ни в коем случае, — ответил Роб. — Точно нет… нет, никакого Гластонберри не будет. Не для меня, нет. Они там платят пять центов, если честно».

«А я бы очень хотел, чтобы все мы поехали в Гластонберри, — возразил Марк. — Попробую убедить парней, найду фургон, и да, буду убеждать нас всех, чтоб мы поехали на день в Гластонберри. Просто чтоб такой выходной день получился».

«Ага, Роб, — вторит Джейсон. — Заплатят нам пять пенсов, но как насчет других причин — там же такое, известно, духовное место…»

«Дерьмовое место, — перебивает Роб. — Ага, дерьмовое. Одни мудаки».

Кто-то в студии возражает, говорит, что ездит туда каждый год.

«Ну так вы значит один из мудаков, — заявляет Роб. — Которым нравятся дерьмовые места».

Роб сам бывал в Гластонберри трижды. В первый раз в 1994, как член Take That вне службы, который медленно расправляет крылья, он особо не высовывался. Второй раз, на следующий год, он всколыхнул — эдакий сорвиголова-предатель своего бойз-бенда, отплясывающий на сцене с группой Oasis — тогда как раз был их краткий медовый месяц, когда Oasis взяли его под крылышко. Он так и не забыл презрение, с которым столкнулся в те два первых визита. «Там все было пропитано презрением. Все остальное Гластонберри такие типа: ты чо, мудило, здесь забыл? И ты в таком вот виде». А тогда ему очень хотелось объятий: «Ты хочешь дружить с большими ребятами и чтоб тебя приняли те, кто издевается». А это такое чувство, которое если ты пережил, прошел — то потом себя за него же ненавидишь, и хочешь, чтоб все издевающиеся знали, что тебе всегда будет абсолютно плевать на то, что они думают.