Роберт Бернс

Дочурка, пусть со мной бедаСлучится, ежели когдаЯ покраснею от стыда,Боясь упрекаИли неправого судаМолвы жестокой...Я с матерью твоей кольцомНе обменялся под венцом,Но буду нежным я отцом

Тебе, роднаяРасти веселым деревцом,Забот не зная...

Жизнь Роберта очень изменилась после смерти отца. Теперь он и Гильберт — хозяева в доме. Теперь никто не спрашивает, куда они тратят деньги. Впрочем, Роберт предоставил все денежные дела Гильберту — брат гораздо лучше с этим справляется.

«У брата нет ни моего неукротимого воображения, ни моей опрометчивости в любви и в отношениях с людьми. По здравому уму и трезвой рассудительности он всегда был много выше меня», — писал Роберт.

Первый год на ферме прошел неудачно: молодые хозяева купили скверные семена, и осенью снова пришлось отказывать себе во всем, чтобы прокормить семью. Роберт был очень занят. Днем — работа в поле, тысячи неотложных дел на ферме. Но вечера он почти всегда проводил в Мохлине, со своими друзьями — «четверкой бунтарей».

Двое из «бунтарей» — Джон Ричмонд, клерк адвоката Гамильтона, и Джэми Смит — были на несколько лет моложе Роберта и обожали его, как он когда-то обожал Ричарда Брауна. И с ними Роберт снова стал мальчишкой, как будто наверстывая те годы, когда он угрюмо выслушивал наставления отца. Роберт любил отца по-своему, он писал своему кузену, что потерял «лучшего из друзей, мудрейшего из наставников». Но из уроков отца Роберт взял только то, что ему было по-настоящему понятно и близко. Так же как бог был для него не беспощадным, карающим отцом небесным, а доброй первопричиной всего сущего, так же как в библии он искал подтверждения тому, что радости земной жизни вовсе не грех, так и об отце он писал:

Был честный фермер мой отец.Он не имел достатка,

Но от наследников своихОн требовал порядка.Учил достоинство хранить,Хоть нет гроша в карманах.Страшнее — чести изменить,Чем быть в отрепьях рваных!..Надежды нет, просвета нет,А есть нужда, забота.Ну что ж, покуда ты живешь,

Без устали работай.Косить, пахать и боронитьЯ научился с детства.И это все, что мой отецОставил мне в наследство...

С опаской смотрят мохлинские обыватели на отчаянных парней, которыми верховодит молодой хозяин Моссгила — Роб Моссгил, как называют Бернса. Особенно хмурятся те, у кого есть дочки-невесты.

Отец одной из мохлинских девушек перехватил стихи, написанные его дочке, воспитанной барышне, окончившей школу и запоем читавшей романы.

В стихах говорилось, что романы принесут только вред:

...Сперва Грандисон

Нарушил ваш сон,А после Том Джонс возмутилПокой ваш девичий,Чтоб стать вам добычейТаких молодцов, как Моссгил.

Кого-то из добродетельных мохлинских обывателей возмутили эти стихи, и он пожаловался на Роберта одному из церковных старост мохлинского прихода — Вильяму Фишеру. Фишер сказал, что давно следит за безбожником Моссгилом, особенно потому, что тот как будто стакнулся с другими безбожниками — с адвокатом Гэвином Гамильтоном, со сладкоречивым нотариусом Эйкеном, которого все зовут «оратор Боб», и, конечно, с доктором Макензи, приятелем обоих.

На Гэвина Гамильтона церковный совет давно точил зубы. В церковь он почти не ходил, выпивал «не в меру» и, несмотря на знатное родство, не гнушался обществом «всякой рвани». Клерком у него служил приятель Роберта — Джон Ричмонд, которого Вилли Фишер подозревал в «недозволенно нахальном» обращении с девушками.

Вилли Фишер ненавидел Гамильтона. Сам Фишер был старым холостяком, который по заслугам прославился своей «назидательной болтовней, обычно переходившей в пьяное словоблудие, и елейным распутством со слезливыми покаяниями», как писал про него Роберт. Какова же была радость Фишера, когда он, наконец, поймал Гамильтона на непростительном грехе: в «день субботний», который полагается свято чтить, Гамильтон послал на свой огород кого-то из слуг, приказав накопать к завтраку молодой картошки!

Весь синклит местной церкви явился к Гамильтону, потребовав, чтобы он покаялся публично и заплатил большой штраф. Пуще всех старался все тот же Вильям Фишер, и ему же досталось больше всех: Гамильтон обозвал его «святошей Вилли», глупцом и ханжой. Собрались церковный совет и суд, и Гамильтон был приговорен к штрафу и покаянию.