Роберт Бернс

Нетрудно понять, почему эти строки сразу дошли до сердца слушателей. В первый раз люди слыхали такой складный рассказ на родном языке, и каждый вспоминал то, что бывало с ним самим. Да, так и он в молодости, случалось, ехал домой:

Тебя на ярмарках, бывало,Трактирщики кормили мало,И все ж домой меня ты мчалаЛетя стрелой.А вслед вся улица кричала:— Куда ты? Стой!Когда ж с тобой мы были сытыИ горло у меня промыто, —В те дни дорогою открытойМы так неслись,Как будто от земли копытаОторвались...

Нет, не забудет хозяин верного своего слугу, хоть и пользы от такого старого одра в хозяйстве нет:

Не думай по ночам в тревоге,Что с голоду протянешь ноги.

Пусть от тебя мне нет подмоги,Но я в долгу —И для тебя овса немногоПриберегу!С тобой состарился я тоже.Пора сменить нас молодежиИ дать костям и дряхлой кожеПередохнуть,Пред тем как тронемся мы лежаВ последний путь.

Теперь, когда Роберт заходил в таверну, он уже не сидел в стороне. Все звали его к столу, все спрашивали, не сочинил ли он еще что-нибудь.

И он читал им про то, как умерла его овца, бедная Мэйли, или про то, как хорошенькая Анни провожала его поздней ночью через поле ячменя:

Так хороши пшеница, рожьВо дни уборки ранней.А как ячмень у нас хорош,Где был я с милой Анни...

И может быть, старый Джон Рэнкин, отец Анни, хлопая по плечу Роберта, жалел, что у парня ничего нет за душой: такой ни за что не пойдет бедным зятем к нему, Рэнкину, в Адамхилл — на одну из лучших ферм в округе, хотя там он всегда желанный гость.

Роберт отлично знал, что ни богатая Анни, ни барышни с фермы Бенналс ему не пара. И об этом он тоже сложил стихи:

В Тарболтоне, право,Есть парии на славу,Девицы имеют успех, брат.Но барышни Роналдс,Живущие в Бенналс,Милей и прекраснее всех, брат.Отец у них гордый.Живет он, как лорды.И каждый приличный жених, брат,В придачу невестеПолучит от тестяПо двести монет золотых, брат.Нет в этой долинеПрекраснее Джинни.Она хороша и мила, брат.

А вкусом, и нравом,И разумом здравымРовесниц своих превзошла, брат...Сестра ее АннаСвежа и румяна.Вздыхает о ней молодежь, брат.Нежнее, скромнее,Прекрасней, стройнееТы вряд ли девицу найдешь, брат.В нее я влюблен,Но молчать осужден.Робеть заставляет нужда, брат.От сельских трудовДа рифмованных строфНе будешь богат никогда, брат.А если в ответУслышу я «нет», —

Мне будет еще тяжелей, брат.Хоть мал мой доходИ безвестен мой род,Но горд я не меньше людей, брат.Я чисто одет.К лицу мне жилет,Сюртук мой опрятен и нов, брат.Чулки без заплатки,И галстук в порядке,И сшил я две пары штанов, брат...Не плут, не мошенник,Не нажил я денег.Свой хлеб добываю я сам, брат.Немного я трачу,Нисколько не прячу,Но пенса не должен чертям, брат.

Сверстники восхищались Робертом. Когда он бывал в хорошем настроении, то не было человека веселее, остроумнее, находчивее. Он был первым во всем — и в работе и в шутке. Он гордился своей физической силой: одной рукой он подымал тяжелые мешки, лучше всех косил и жал, быстрее всех убирал снопы. Роберт стал совсем не похож на того угрюмого подростка, каким его знал когда-то Мэрдок.