Роберт Бернс

Каждый, кто держал в руках свежие, пахнущие типографией листки корректур, каждый, кто в сотый раз перелистывал туго сброшюрованные страницы новой книги и в сотый раз читал черным по белому свое имя на титульном листе, знает это чувство «выхода в свет»: в нем и гордость и робость, надежда и страх, в нем — сознание своей силы и своего бессилия при мысли о том, что можно бы сделать лучше и что надо, непременно надо, сделать лучше, больше...

Для Роберта Бернса первый томик его стихов был поистине «выходом в свет», утверждением своего права разговаривать не только с друзьями и соседями, но и со всей Шотландией.

И Шотландия откликнулась на его голос так, как никогда не откликалась на голоса других своих поэтов.

5

Три шиллинга — большая сумма, особенно если получаешь пятнадцать шиллингов в год! В каждом шиллинге — двенадцать с трудом заработанных пенсов: батрак на ферме обычно работает за жилье и кусок хлеба и только изредка подрабатывает два-три пенса у соседей.

Еще труднее девушке-служанке: для того чтобы купить новое платьишко или чепчик с самым дешевым кружевцем, надо, не разгибая спины, шить по ночам чужие наряды, складывать в старый чулок медяк за медяком, а иногда и не отказываться от подарка хозяйского сынка, платя за это дорогой ценой.

И все же в книжной лавочке Вильсона, в Кильмарноке, появляются необычные покупатели: то босоногий запыленный парень в длинной, навыпуск, домотканой рубахе, то две застенчивые хихикающие девчонки, которые долго пересчитывают медяки и шепотом препираются насчет того, что «Лиззи тоже дала два пенса». Все они спрашивают одну и ту же книжку, и мистер Вильсон жалеет, что взял из типографии всего тридцать экземпляров: скоро он их все продаст. Последний экземпляр достается запыхавшемуся немолодому человеку со схваченными ремешком волосами, в которых застряли кусочки льняной пряжи. Он бережно заворачивает книгу в край кожаного фартука и несет на окраину, в длинное полутемное здание ткацкой мастерской. Уже вечер, пора расходиться, после двенадцатичасовой работы не держат ноги, устали глаза. Осторожно, по листкам, расшивается небольшая книжечка, каждый, кто участвовал в складчине, берет свой листок: вечером он его перепишет, а завтра возьмет другой.

Владелица замка Дэнлоп миссис Фрэнсис Уоллес Дэнлоп, мать пяти сыновей и шести дочерей, в ту осень жила в постоянной тоске и грусти: недавно она потеряла мужа, с которым прожила долгую и счастливую жизнь. Миссис Дэнлоп было уже под шестьдесят, но она живо интересовалась всем, что делалось на свете, много читала, переписывалась с выдающимися литераторами и даже сама писала стихи.

Небольшой томик стихов Бернса попал к ней случайно. Она открыла его на поэме «Субботний вечер поселянина». Эти строки показались ей откровением. Она прочла книгу от буквы до буквы. Стихи ее поразили: рядом с «грубоватыми», слишком резкими и «малочувствительными» строками сатир и песен она нашла «захватывающие по выразительности» строки про горную маргаритку, сорванную злым плугом, горькую жалобу на измену «жестокой женщины» и трогательное обращение к незаконному ребенку. Миссис Дэнлоп ожила — перед ней был удивительный поэт. Она еще раз перечитала предисловие: неужели эти поистине изящные и возвышенные слова написал простой пахарь из Эйршира?

«Прилагаемые безделицы не являются творениями поэта, который, обладая всеми преимуществами искусной учености, живя, быть может, в изящной праздности высшего света, снисходит до сельской темы, взирая на Феокрита или Вергилия. Для автора сей книги великие имена этих поэтов и их соотечественников — «сосуд запечатанный и книга закрытая». Не будучи знаком с обязательными требованиями и правилами, по которым надо начинать свою поэтическую деятельность, автор просто поет чувства, какие он испытал сам, и нравы, которые он наблюдал у своих сельских собратьев, поет на своем и их родном языке».

Как скромно и достойно пишет он о том, что «выступает перед светом в страхе и трепете» и что больше всего он боится, как бы не сочли его наглым болваном, который хочет навязать миру свои пустые излияния. Он цитирует Шенстона: «Робость принизила многих гениев до уединенного забвения, но еще никогда не подняла никого до славы!» Он с уважением и любовью говорит о своих предшественниках, о таланте Рамзея и великолепных откровениях бедного, несчастного Фергюссона — себя он считает неравным им, но признает, что «этих справедливо чтимых шотландских поэтов он часто вспоминал в своих стихах, но скорее заимствуя от их огня, чем рабски им подражая».

Миссис Дэнлоп любит шотландскую поэзию, она не принадлежит к тем представителям аристократии, которые стараются подражать англичанам и отрекаются от шотландских традиций. Она выросла в сельской местности, отлично понимает крестьянскую речь и сама говорит по-шотландски. Стихи этого пахаря вывели ее из многодневного оцепенения. Она сейчас же напишет автору, пошлет слугу в Моссгил — это всего шестнадцать миль от ее имения — с просьбой прислать шесть экземпляров чудесной книги.