Роберт Грейвз «Я, Клавдий»

— Разве он чудовище?

— Не притворяйся, будто тебе это не известно. Ты ведь и правда чудовище, Калигула?

— Как тебе будет угодно, прабабушка, — сказал Калигула, не поднимая глаз.

— Так вот, Клавдий, слушай, что я о нем скажу: это чудовище, этот твой племянник станет следующим императором.

Я думал, она шутит, и проговорил с улыбкой:

— Раз ты это говоришь, бабушка, значит, так и будет. Но почему именно он? Калигула — самый младший в семье и, хотя он выказывает большие природные таланты…

— Ты хочешь сказать, что все шансы на стороне Сеяна и твоей сестрицы Ливиллы?

Я был поражен свободой беседы.

— Ничего подобного я не хотел сказать. Меня не интересует государственная политика. Я просто имел в виду, что Калигула еще молод, слишком молод, чтобы быть императором. Это довольно смелое предположение.

— Отнюдь. Тиберий назначит его своим преемником. Можешь не сомневаться. Почему? Да потому, что такова его природа. Тиберий, как и бедный Август, тщеславен и не может вынести мысли о преемнике, который будет популярнее его самого. Но в то же время делает все, чтобы его ненавидели и боялись. Поэтому, когда он почувствует, что жить ему осталось недолго, он поищет кого-нибудь, кто хоть немного хуже него. И найдет Калигулу. У Калигулы на счету уже есть преступление такого высокого класса, какого Тиберию никогда не достичь.

— Пожалуйста, прабабушка… — умоляюще произнес Калигула.

— Ладно, чудовище, успокойся: пока ты примерно себя ведешь, я буду хранить твой секрет.

— А Ургулания его знает? — спросил я.

— Нет. Только чудовище и я.

— Он добровольно тебе признался?

— Конечно, нет. Калигула не из тех, кто признается. Я как-то раз обыскивала его спальню, хотела посмотреть, не замышляет ли он каких-нибудь фокусов — не занимается ли, например, любительски черной магией, не дистиллирует ли яды, ну и прочее в таком духе. И мне попался в руки…

— Пожалуйста, прабабушка…

— …зеленый предмет, который рассказал мне весьма примечательную историю. Но я отдала его обратно.

Ургулания сказала, ухмыляясь:

— Фрасилл предсказал мне смерть в этом году, так что я буду лишена удовольствия жить в твое царствование, Калигула, если только ты не поторопишься и не убьешь Тиберия.

Я обернулся к Ливии:

— Он собирается это сделать, бабушка?

Калигула сказал:

— А это безопасно — говорить такие вещи при дяде Клавдии? Или ты собираешься его отравить? Отправить на тот свет?

Ливия ответила:

— О, вполне безопасно и когда он на этом свете. Я хочу, чтобы вы двое получше узнали друг друга. Это одна из причин сегодняшнего обеда. Послушай, Калигула. Твой дядя Клавдий — единственный в своем роде. Он настолько старомоден, что, поклявшись любить и защищать детей своего брата, он всегда — пока ты жив — будет тебе помогать. Слушай, Клавдий. Твой племянник Калигула — тоже единственный в своем роде. Он труслив, вероломен, похотлив, тщеславен и лжив, и он сыграет с тобой не одну злую шутку в жизни, но помни одно: он никогда тебя не убьет.

— Почему бы это? — спросил я, снова осушая кубок. Такие разговоры бывают только во сне: интересный, но бредовый.

— Потому что ты — тот человек, который отомстит за его смерть.

— Я? Кто это сказал?

— Фрасилл.

— А Фрасилл никогда не ошибается?

— Нет. Никогда. Калигулу убьют, и ты отомстишь за его смерть.

Наступило мрачное молчание; оно длилось, пока не подали десерт. Тут Ливия сказала:

— А теперь, Клавдий, мы поговорим с тобой наедине.

Остальные двое поднялись и вышли.

Я сказал:

— Странный какой-то у нас был разговор, бабушка. Кто в этом виноват — я? Может быть, я слишком много выпил? Я имею в виду, что некоторые шутки в наше время опасны. Забавляться так довольно рискованно. Надеюсь, слуги…

— О, они глухонемые. Нет, вино тут ни при чем. В вине скрыта истина, и разговор наш был вполне серьезным. Во всяком случае, с моей стороны.

— Но… если ты действительно считаешь его чудовищем, зачем ты поощряешь его? Почему не поддержать Нерона? Он — прекрасный юноша.

— Потому что не Нерон, а Калигула будет следующим императором.

— Но из него выйдет на редкость плохой император, если он таков, как ты говоришь. И ты, посвятившая всю жизнь служению Риму…

— Да, но против судьбы не пойдешь. А теперь, когда Рим оказался настолько безумен и неблагодарен, что разрешил моему негодяю сыну отстранить меня от дел, оскорблять меня — меня, можешь ты это себе представить! — величайшую правительницу, какую знал мир, и к тому же его мать…

Голос Ливии стал пронзительным. Я поспешил переменить тему. Я сказал:

— Успокойся, бабушка, пожалуйста, успокойся. Ты сама говоришь: против судьбы не пойдешь. Но нет ли в связи с этим чего-нибудь, что ты хотела бы сказать именно мне?