Робеспьер

Тайное следствие заканчивалось. Робеспьер, нарисовавший страшную картину заговора перед потрясенными якобинцами, видел этот заговор перед собой. Святая невинность! Как долго он думал, что борьба, ведущаяся сейчас в Конвенте и в клубе, — это борьба идей. Нет, это было нечто совсем другое, грязное, страшное, омерзительное… Фабр д’Эглантин был одним из главарей заговора. Но был там и главарь покрупнее, человек, остававшийся в тени. Его имени Неподкупный не решался произносить даже самому себе. Однако факты были упрямыми.

А Камилл? Бедный взбалмошный юнец, жертва собственного легкомыслия, слепое орудие в руках порочных и бесстыжих демагогов. О Камилл! Если бы ты одумался, если бы ты сам помог спасти себя! Но нет. Надежд на это оставалось все меньше и меньше.

21 нивоза (10 января) стараниями эбертистов клуб исключил Демулена из своего состава. Когда один из членов предложил ту же меру по отношению к Бурдону, а другой этому воспротивился, Максимилиан использовал момент, чтобы защитить Камилла. Он выразил удивление, что, отнесясь так строго к Демулену, оказывают столько снисходительности к Бурдону и Филиппо. Где и когда Филиппо оказал большие услуги отечеству? Да и кто юн, как не плохой воин жирондизма, достаточно дискредитировавший себя! Камилл Демулен совсем другое дело! Он по крайней мере никогда не тянул в сторону аристократов. Если ему случалось писать контрреволюционные статьи, то нельзя отрицать, что он писал также и в пользу революции и служил делу свободы. Филиппо менее опасен, чем Камилл, со стороны таланта, потому что таланта у него нет, тогда как у Демулена его много, и следует, конечно, пожалеть, что последний не всегда служил на общее благо. Впрочем, он, Робеспьер, устал от Всей этой борьбы, чуждой соображениям общественного блага. Есть другие предметы, более достойные внимания республиканцев и свободных людей, например рассмотрение недостатков английской конституции или происков, направленных к уничтожению Конвента. В сравнении с этим что значат частные интересы людей, желающих изгнать из клуба Камилла Демулена и Бурдона?

Это был весьма ловкий ход. Робеспьер делал вид, будто думает, что решение, уже принятое, только подлежит принятию. Когда один из якобинцев заметил, что Камилл уже исключен и речь не о нем, Робеспьер тотчас возразил:

— Э, да что мне за дело до того, что Камилл исключен, если, по моему мнению, он не может быть исключен один, если я стою на том, что человек, исключению которого противятся, гораздо более виновен, чем Демулен? Все добросовестные люди должны заметить, что я не защищаю Демулена, а противлюсь только исключению его одного. Нужно разоблачить всех интриганов без исключения и поставить их на свое место.

Так осторожно, но безошибочно действовал Робеспьер. В заключение он предложил собранию признать свое постановление недействительным и поставил на очередь вопрос о преступлениях британского правительства… В зале прошло минутное волнение, но мнение Робеспьера еще раз одержало верх, и клуб отменил решение об исключении Демулена.

Но это было уже в последний раз. Спасать человека, который не хотел спасаться, было для Робеспьера делом почти непосильным. К тому же заносчивый Камилл и не думал испытывать благодарности к своему защитнику. Он дулся на него, он не мог ему простить сцены во время суда над «Старым кордельером». Упрямо следуя за ловко маневрировавшим Дантоном и хитрым Фабром, Камилл мечтал взять реванш у Робеспьера и прямо шел навстречу своей неизбежной гибели.

Между тем политика попустительства в отношении Демулена была чревата для Неподкупного серьезными неприятностями и даже ставила его под прямую угрозу. Эбертисты и левые якобинцы стали возлагать на него ответственность за контрреволюционные намеки «Старого кордельера». Почему этот непреклонный судья столь снисходителен к Демулену, явно запятнавшему себя враждебным отношением к развитию революции? Что за привилегия? Почему личность Камилла следует отделять от его статей? Потому, что он капризный ребенок? Как бы то ни было, но Демулен клевещет на революцию, а Робеспьер защищает Демулена!.. И вот кое-кто уже начинал подозревать самого Робеспьера в умеренности.

24 нивоза (13 января) член Конвента, драматург и изобретатель республиканского календаря, Фабр д’Эглантлн был арестован органами Комитета общественной безопасности и препровожден в Люксембургскую тюрьму. Паника охватила «снисходительных». Когда на следующий день Дантон совершил величайшую неосторожность, выступив в защиту своего друга, Билло-Варен сурово прервал его словами:

— Горе тому, кто сидел рядом с ним!

Эбертисты торжествовали. Но торжество их было преждевременным. Незримая цепь крепко приковывала их к «снисходительным». Это была цепь иностранного заговора, в наличии которого теперь Робеспьер не сомневался. Оба конца этой цепи одинаково влекли свои жертвы на гильотину. Суд якобинцев, как и предвидел Робеспьер, был лишь прелюдией к другому суду — Революционному трибуналу.

Глава 5

Удар нанесен