Робеспьер

«…На каком основании, — обращается оратор к своим противникам, — вы разделяете нацию на два класса, из которых один, по-видимому, должен быть армией подавления другого, как какого-то сборища рабов, всегда готовых к мятежу? А между тем кто сделал нашу доблестную революцию? Богачи, власть имущие? Один лишь народ мог желать и совершить ее, и только он способен отстоять ее результаты… А вы осмеливаетесь предлагать отнять у него те права, которые он завоевал!..»

Революция унаследовала от старого порядка армию, весьма пеструю по своему составу. Некоторая часть солдат и офицеров набиралась за границей; существовало, например, значительное количество полков, состоящих из швейцарцев. Главной характерной чертой старой армии была резкая грань между солдатом и офицером: солдаты вербовались из третьего сословия, офицеры почти исключительно принадлежали к дворянству. Это обстоятельство казалось Максимилиану заслуживающим самого пристального внимания.

«В стране дворянство уничтожено, — говорил он, — но оно продолжает оставаться в армии… Недопустимо предоставлять ему защиту Франции. Вы заместили все публичные должности согласно принципам свободы и равенства, и в то же время вы сохраняете вооруженных должностных лиц, созданных деспотизмом». Признавая, что часть офицеров примкнула к революции, Робеспьер справедливо указывал, что в массе офицерство настроено крайне враждебно. Вместе с тем Максимилиан неоднократно выступал с требованиями об улучшении правового положения рядового состава армии и флота, протестуя против царившего здесь бесправия и традиционной палочной дисциплины. При обсуждении нового морского устава народный трибун добивался, чтобы за одинаковые преступления матросы и офицеры несли равные наказания; участвуя в прениях о характере военных судов, он настаивал, чтобы последние формировались не из одних офицеров, как это прежде имело место, а представляли смешанные комиссии, избираемые из командного и рядового состава.

Насколько были своевременными все эти требования Робеспьера, показали выступления солдат, прокатившиеся по стране весной и летом 1790 года. Наиболее значительным из них было волнение четырех полков гарнизона Нанси (август 1790 года), зверски подавленное аристократом-генералом маркизом Буйе. Учредительное собрание, несмотря на энергичный протест Робеспьера, сочло нужным вынести Буйе «благодарность от имени нации» и не вняло всем другим требованиям аррасского депутата в отношении армии.

Немногочисленные заявления Робеспьера по аграрному вопросу полны гуманизма и чуткого отношения к труженикам деревни.

Выступая в Собрании с большой речью в защиту крестьянских прав на общинных землях, он требовал полного уничтожения всех злоупотреблений, унаследованных от феодальных времен.

Он настаивал, чтобы Учредительное собрание не только запретило помещикам дальнейшие захваты общинных земель, но и приняло бы меры, дабы вернуть крестьянам земли, которые перешли к помещикам на «законном» основании. «…Говорят, что за помещиками право давности, но — право давности у народа еще древнее; боятся затронуть помещичью собственность, но самое право «выдела» есть не что иное, как право на узаконенный грабеж, а ограбление никогда не может создать права собственности на похищенное. Совершенно недостаточно поэтому воспретить выделы на будущее время: надо, чтобы закон в этом случае имел обратное действие! Поступить иначе — значит оставить грабителей спокойно владеть захваченным!..»

Робеспьер искренне сочувствовал мелкой городской буржуазии: владельцам небольших лавчонок, самостоятельным мастерам, всей этой торговой и ремесленной мелкоте, которая неуклонно разорялась, не имея возможности выдержать конкуренции с крупным капиталом. Он выступал с различными проектами, направленными к смягчению имущественного неравенства, поглощавшего возможность к существованию и самое жизни маленьких людей. И, однако, он не разглядел рабочих.

Вместе с другими депутатами он проголосовал за антирабочий проект Ле-Шапелье и этим содействовал утверждению на семьдесят с лишним лет закона, втискивавшего, по словам Маркса, «…государственно-полицейскими мерами конкуренцию между капиталом и трудом в рамки, удобные для капитала…», закон, который «пережил все революции и смены династий…»[4].

Горячий защитник народа, Робеспьер не всегда достаточно ясно представляет себе, что такое народ. В его понимании отдельные прослойки народа, отдельные классы, входившие в его состав, почти не дифференцируются. Он «народник» в самом широком и буквальном смысле этого слова; таким он останется до конца своих дней.

Робеспьер был одним из немногих депутатов Учредительного собрания, боровшихся за права цветного населения французских колоний.