Робеспьер

В осенние месяцы 1793 года интенсивно закладывался фундамент якобинской диктатуры. 17 сентября был принят «закон о подозрительных», согласно которому все лица, «своим поведением, речами или сочинениями проявившие себя как сторонники тирании», подлежали аресту. Кто-то тотчас вспомнил, что нечто подобное уже писал Демулен о заговорах: «Было бы недобросовестно требовать от нас фактов, доказывающих наличие заговора... Достаточно существенных признаков». В октябре 140 народных комиссаров отправились в армию и в департаменты, чтобы поддержать или наладить связь с Парижем и проследить за исполнением революционных законов. Имущество «подозрительных» конфисковывали в пользу государства. Упростили и ускорили судопроизводство революционного трибунала.

Расширили полномочия революционных комитетов на местах, поручив им вести наблюдение над тайными врагами народа и проведением в жизнь директив Конвента, постепенно становившегося рупором Комитета общественного спасения. Создали специальные отряды для борьбы с укрывателями продовольствия. Наконец, 29 сентября был принят закон о всеобщем максимуме, устанавливавший твердые цены на продукты первой необходимости и размер заработной платы. Закон о максимуме быстро парализовал торговлю, а продукты по твердым ценам стали исчезать из лавок еще стремительнее, чем прежде. Недостаток продуктов, плохое качество вина приводили к стычкам в очередях и лавках; Коммуне пришлось вводить хлебные карточки, потом мясные, потом карточки на мыло... Активисты секций, организовав очередной революционный комитет, при поддержке кордельеров приняли решение о проведении обысков с целью конфискации запасов продовольствия, но Комитет общественного спасения своей властью отменил это решение. С максимумом на заработную плату дело обстояло еще хуже, ибо на него попросту нельзя было прожить. И на его нарушение Коммуна смотрела сквозь пальцы.

Став членом Комитета общественного спасения, Робеспьер словно обрел второе дыхание, он был всюду: в комитете, в Конвенте, у якобинцев. Только у якобинцев он выступил в сентябре 13 раз, в октябре — 14, а в декабре — 20 раз. И это после нескольких заявлений о намерении покинуть свой пост! Единственное, чем он не занимался вовсе, — это поездки «на места». Пытаясь разгадать загадку пробудившейся в Неподкупном поистине нечеловеческой энергии, многие ссылаются на восторженный пассаж из его речи, произнесенной в Конвенте от имени Комитета общественного спасения: «Кто из нас не чувствует, как возрастают его силы, кто из нас не подымается даже над самим человечеством, когда думает о том, что мы боремся не за один народ, а за всю вселенную? Не только за людей, живущих теперь, но за всех тех, кто будет жить? Пусть угодно будет небу, чтобы эта истина не была замкнута в узком кругу, пусть она будет услышана в одно и то же время всеми народами!» Что это: опьянение честолюбием и славой или же упоение от причастности к великим свершениям? Или, как писал тогдашний журналист Риуф, «опьянение воображением и гордыней», происходившее от постоянного пребывания в «атмосфере собственного бреда»? Или очередное жонглирование словами, адресованное «болоту», чья поддержка в Конвенте становилась для него все более важной? «Великие таланты всегда служат революциям... ибо революции не были бы возможны, ежели бы великие таланты выступали против них», — отмечал пламенный контрреволюционер Жозеф де Местр.