Робеспьер

Разрешить политический кризис попытался Барнав, который после возвращения королевской семьи в Париж все дальше отходил от левого крыла, постепенно перемещаясь в стан сторонников монархии. 15 июля он выступил с речью, призывавшей завершить революцию, ибо она уже разрушила все то, что следовало разрушить, и дошла до предела, на котором надо остановиться: «Революция не может сделать больше ни шага, не подвергаясь опасности. Если на пути свободы следующим действием будет упразднение королевской власти, то на пути равенства первым действием, которое могло бы последовать, было бы покушение на собственность... Завершение революции в общих интересах», — подвел он итог. В результате Собрание постановило арестовать лиц, сопровождавших короля во время бегства; особа же короля, как и прежде, признавалась неприкосновенной. Следовательно, все призывы к суду над монархом, равно как и к изменению государственного устройства становились незаконными.

Вечером в Якобинском клубе республиканцы начали собирать подписи под петицией с требованием к Национальному собранию, чтобы оно «именем нации приняло отречение, заявленное 21 июня Людовиком XVI, и озаботилось замещением его всеми конституционными средствами». Несмотря на колебания, Робеспьер с петицией согласился, ибо в ней требовали не провозглашения республики, а всего лишь отречения короля и назначения ему преемника согласно законной процедуре. Орлеанисты втайне ликовали — подобное решение открывало путь к установлению регентства. Однако уже на следующий день Собрание постановило, что, признав конституцию, король вновь обретет всю полноту власти. После такого уточнения любая манифестация за отстранение Людовика от власти и смену формы правления становилась незаконной. Хотя, как заметил Грегуар, «король конституцию примет, присягнет и не сдержит слова». Робеспьер же, узнав о постановлении и увидев вечером у якобинцев в напечатанном тексте отсутствие слов о «замещении конституционными средствами», заявил, что будет повиноваться закону, и тотчас настолько запугал членов клуба, поведав им «ужасную правду» о зловещих умыслах Собрания, что те согласились с его предложением отозвать петицию. «Меня не пугают слова “король” и “монархия”, — заявил он. — Когда правит закон, а не люди, свободе бояться нечего».

Но народные общества и кордельеры, равно как и парижане, отказываться от петиции за установление республики не собирались и утром 17 июля отправились на Марсово поле. Там, на алтаре отечества, где 14 июля епископ Парижа отслужил торжественную мессу в честь второй годовщины взятия Бастилии, начался сбор подписей. Следует отметить, что ни Дантона, ни Демулена, ни Марата на Марсовом поле не было, от общества кордельеров там присутствовали те, кому еще предстояло выдвинуться в революции: Шометт, Моморо, Анрио, Венсан. Робеспьер в это время находился на улице Сент-Оноре в Якобинском клубе. Гонец, отправленный из клуба на Марсово поле, дабы сообщить, что якобинцы отзывают свое согласие примкнуть к петиционерам, положения дел не изменил, тем более что согласно закону делегация граждан за день явилась в муниципалитет предупредить о предстоящем собрании и получила на то разрешение.

Народ валом валил на Марсово поле, начиналась толчея и неразбериха. Под алтарем отечества случайно обнаружили каких-то двух бродяг, занесенных туда несчастливым ветром, и, посчитав их за шпионов, немедленно с ними расправились. Потом, как повелось с начала революции, отправились носить их головы по улицам. Когда известие о двух убийствах дошло до Собрания и муниципалитета, жертвы уже именовались национальными гвардейцами. Основания для применения закона о военном положении сами шли в руки депутатов. На разгон манифестантов отправили части Национальной гвардии под командованием Лафайета, который, выкинув красный флаг, трижды велел собравшимся разойтись. Никто не подчинился, и когда в гвардейцев полетели палки и разный мусор, раздался приказ открыть огонь. Люди бросились бежать, началась давка; не обошлось без жертв, точное число которых неизвестно: одни пишут пять десятков, другие — шесть сотен и множество раненых. Возвращаясь с Марсова поля, гвардейцы едва не разгромили Якобинский клуб: офицерам стоило большого труда сдержать их. Прошел слух, что всех видных патриотов хотят арестовать и заточить в тюрьму. Дантон покинул Париж, Демулен и Фабр д’Эглантин скрывались у друзей, Марат исчез, а его типографию разгромили. Трагическое завершение Вареннского кризиса сулило новые потрясения. Впоследствии многие говорили, что если бы королю дали возможность бежать, сразу провозгласили бы республику и не было бы ни сентябрьской резни, ни террора... Но это из сферы гипотез.