Робеспьер

Сохранились пометки Робеспьера на печатном экземпляре проекта конституции: «Богатство развращает больше, чем бедность»; «Богатый депутат хочет приумножить свое состояние, депутат бедный хочет быть свободным»; «Заметьте, это ваши комитеты исказили конституцию, а я ее защищаю». Вопросу демократизации выборного процесса он уделил и большую часть своей речи, посвященной оценке проекта конституции: «Правильно ли измерять честность, таланты размерами имущества? Я заявляю, что независимость, подлинная независимость, определяется не имуществом, а потребностями, страстями людей; я заявляю, что ремесленник или земледелец, уплачивающий налог в размере десяти рабочих дней... более независим, чем богатый человек, ибо его желания и потребности более ограниченны, чем его имущество, потому что он отнюдь не во власти разорительных страстей, порождаемых роскошью». В одном только Париже пассивных граждан, тех, «которых до сих пор тщательно лишали радостей свободы» и «всячески старались обрушить на них все ее тяготы», насчитывалось 300 тысяч, в то время как активных — всего 80 тысяч.

С 8 августа по 3 сентября Робеспьер 18 раз выступал по вопросам конституции. Он напоминал о необходимости полной свободы прессы — «чтобы каждый гражданин имел право опубликовать свое мнение, не подвергаясь за это преследованиям», предостерегал об опасности предоставления королю личной гвардии — «разве уместно сейчас предоставлять в распоряжение короля 1800 вооруженных людей, когда нам со всех сторон грозят враги?»... А в ответ на предложение переделать конституцию в случае, если король ее не одобрит, он 1 сентября разразился гневной саркастической речью, объединив под местоимением «они» короля и депутатов-монархистов: «Без сомнения, после всех тех изменений, которые им удалось вырвать у нас, они должны быть довольны; они нас убеждают, что нам следует довольствоваться остатками тех декретов, которые мы принимали; но если они считают, что после того, как конституцию пересматривали дважды, ее все еще можно продолжать переписывать, нам остается либо снова надеть свои оковы, либо взяться за оружие». Завершалась речь поистине пророческой фразой: «Я не верю, что революция закончилась!»

Законопослушный Робеспьер, готовый к полемике при обсуждении законов, но категорический противник нарушения законов тех, что уже приняты, ничем не рисковал, бросив в лицо Собранию едва ли не призыв к новым потрясениям. Во-первых, газеты левого толка, оправившись от удара, нанесенного расстрелом на Марсовом поле, снова обрушились на Конституанту и ее промонархических депутатов; во-вторых, Якобинский клуб после раскола вновь становился одной из главных политических сил, а в-третьих, в своих предчувствиях Робеспьер был не одинок: Дантон, Марат и ряд других левых политиков трезво оценивали сложившуюся кризисную ситуацию. После неудачного бегства короля из страны отхлынула новая волна эмигрантов, оставив после себя многие сотни потерявших работу слуг и разорившихся ремесленников, зарабатывавших производством предметов роскоши. Бумажные деньги обесценивались, крестьяне отказывались продавать продукты за «бумажки», звонкая монета стремительно исчезала, надвигался голод. Из-за гражданского устройства духовенства часть приходских священников отшатнулась от революции. Деление граждан на активных и пассивных вызывало возмущение. Армия разваливалась, из восьми тысяч офицеров шесть тысяч эмигрировали, солдаты посещали политические клубы. В Кобленце собирали армию из эмигрантов.

Известив европейских монархов о своем заточении, король направил письмо своему шурину, австрийскому императору Леопольду, в котором поведал о невзгодах французского королевского семейства и выразил надежду, что тот примет меры, «которые подскажет ему сердце, и придет на помощь ему и Французскому королевству». В августе в Пильницком замке на берегу Эльбы состоялась встреча Леопольда II и прусского короля Фридриха Вильгельма II.

Результатом встречи стала так называемая Пильницкая декларации, в которой оба государя договаривались «принять самые действенные меры сообразно своим силам, чтобы дать французскому королю возможность... утвердить основы монархического правления... В ожидании они отдадут своим войскам соответствующие приказания, чтобы они были готовы приступить к действиям». Декларация разочаровала эмигрантов, стремившихся как можно скорее начать наступление на революционную Францию, и вызвала возмущение у народа Франции. Отныне мало кто сомневался, что Людовик вступил в сговор с заграницей.