Робеспьер. В поисках истины

Он вскочил, как сумасшедший, и узнав, что перед ним Робеспьер, начал извиняться, что невольно заснул, так как в последний месяц постоянно привозили ночью столько арестантов, что нельзя было спать ни минуты. С подобострастными поклонами он просил Робеспьера посидеть на его стуле, пока Колас пойдёт за тюремной книгой, хотя вряд ли она была тут так поздно.

— Это какая часть тюрьмы? — спросил Робеспьер, когда Колас удалился.

— Мы между двумя воротами, гражданин. Разве вы никогда не бывали в консьержери?

— Никогда.

Барасен был очень рад, что мог занять Неподкупного интересным разговором, и пустился в бесконечные подробности насчёт знаменитой тюрьмы.

Направо тянулись кельи мужчин-арестантов, а в конце находился двор, в который выходили женские кельи.

— Если вы сделаете два шага вперёд, — продолжал он, — то можете увидеть фонтан, в котором арестантки моют бельё, так как они сохраняют до последней минуты своё кокетство и хотят взойти на эшафот в чистом белье.

Барасен грубо засмеялся, чувствуя себя очень счастливым, что Робеспьер слушает его, по-видимому, с интересом.

— Где вы стоите, тут обыкновенно происходит перекличка, — продолжал Барасен.

Робеспьер вздрогнул и отшатнулся. Взглянув на длинный ряд дверей, он спросил:

— Эти кельи не заняты?

— Нет. А вот здесь, — прибавил он, указывая на дверь прямо против Робеспьера, — содержалась королева.

И он открыл широко дверь, чтобы Робеспьер мог видеть внутренность кельи.

— Здесь ей было не так хорошо, как в Версале, — заметил Барасен с улыбкой.

Робеспьер поколебался с минуту, потом заглянул в келью и закрыл дверь.

— Что это, — воскликнул он, — на этой двери виднеется чёрный крест?

— Это, вероятно, сделал какой-нибудь узник после смерти королевы, и с тех пор все арестанты здесь останавливаются и произносят молитву. Вообще они любят писать на стенах карандашом и даже ногтем. Вот и ваше имя, — прибавил он с грубым смехом.

— Моё имя? — спросил Робеспьер, вздрогнув.

Барасен поднёс фонарь к стене, и Неподкупный прочёл надпись крупными буквами:

«Мы будем отомщены, Робеспьер, чудовище! Твоя очередь настанет!»

Далее при свете того же фонаря он увидел две другие надписи:

«Робеспьер тиран!»

«Робеспьер убийца!»

Он побледнел. Не раз ему приходилось слышать и читать оскорбления, но эти надписи казались ему проклятиями мертвецов, написанными кровью и огнём.

— Надо же им чем-нибудь заниматься, — продолжал Барасен, не переставая смеяться.

Неподкупный отвернулся: ему было не по себе. Он стал спрашивать у сторожа, спал ли он по ночам и не являлись ли ему иногда мертвецы, не слышались ли ему иногда стоны и рыдания.

— Нет, гражданин, я сплю спокойно. Я не женщина! Притом же мертвецы не встают из гробов! И в сущности я ни в чём не виноват: не я убивал их.

Вдали послышались шаги, вернулся тюремщик и объяснил, что арестантская книга была заперта, и нельзя было её достать. Но мы можем пойти с вами по кельям и разбудить арестантов. Вы, конечно, узнаете человека, которым вы интересуетесь.

Робеспьер нимало не желал, чтобы его видели арестанты, а потому отказался от этого предложения.

— В таком случае, — сказал Колас, — Барасен может пойти по всем кельям и разыскать, нет ли где Жермена. Он принесёт вам сюда ответ, а я, извините, должен вернуться к своему посту. Вам не угодно ли здесь посидеть? — и Колас пододвинул стул Робеспьеру.

— Хорошо, но, пожалуйста, не теряйте времени.

Оставшись наедине, Робеспьер предался тревожным, тяжёлым думам. В глазах у него всё виднелась надпись: «Робеспьер убийца, твоя очередь придёт». Если в завтрашней решительной борьбе он потерпит поражение и покончит жизнь под гильотиной, то оставит после себя память кровожадного тирана. Если ему не удастся совершить того идеального превращения Франции, о котором он мечтал, то потомство поставит его наряду с Калигулой и Нероном.

Он опустился на стул и закрыл глаза. Мысли у него начали путаться. Он часто по ночам видел ужасные призраки, и не раз ему казалось, что Камиль Демулен приходил за ним, произнося те же слова, которые он только что читал на стене: «Робеспьер, пришла твоя очередь». Конечно, всё это были галлюцинации, и не он один был подвержен им. Фукье-Тенвиль не раз видел ночью, что Сена будто катила кровавые волны. Но отчего это происходило? От укоров совести? Но его, например, совесть не мучила. Он был убеждён, что стремился к торжеству истины. Решительно, это происходило от нервного раздражения и болезненной игры фантазии.

В истории были примеры таких иллюзий. Бруту казалось, что он видел тень Цезаря, входившего в его палатку, тогда как это было только отражение лампы на занавесях, колыхаемых ветром. Что это?..

Прямо перед ним белела прозрачная женская фигура. За ней появилась вторая такая же фигура, а за ней третья... четвёртая.