Робеспьер. В поисках истины

Все старики на один покрой. Потому ли, что, будучи ближе к разгадке вечной тайны, они прозревают то, чего молодые сознавать ещё не могут, но то, что последним кажется важным и необходимым, они считают ненужными пустяками, а на что внуки их не обращают внимания, они с благоговением молятся, как святыне.

Размышляя таким образом, он с любопытством всматривался в залитый солнцем фасад дома с кое-где растворенными окнами.

В окна эти виднелись люстры, как в саваны, закутанные белой кисеей, спинки высоких резных стульев, да кое-где сверкали широкие рамы с тёмными картинами. И чем-то удивительно близким и знакомым веяло на Курлятьева от всех этих предметов. Воспоминания раннего детства, пробуждаясь одно за другим в его мозгу, бесконечной панорамой проходили перед его духовными очами, одно другого неожиданнее и любопытнее.

К воспоминаниям из дальних лет примешивались впечатления последних дней. Как настойчиво описывал ему старый приказный достоинства приёмной дочери покойного деда! Точно ему заплатили за то, чтоб он превозносил её ум, красоту, благоразумие, деловитость. Если даже половина этих похвал справедлива, то девушка эта феномен своего рода. Интересно с нею познакомиться. И почему же не сделать этого сегодня, сейчас? Ведь всё равно неловко же выехать из города, не побывав у тётки. Ещё подумают, пожалуй, что он ненавидит её за то, что ему нельзя ждать от неё наследства.

Он вспыхнул от этой мысли. Неудержимо захотелось доказать, что он никогда не разделял чувств матери к родственникам, и он без малейшего колебания растворил калитку у ворот, перешагнул через порог и очутился на обширном дворе, обсаженном деревьями, с клумбой цветов посреди, против высокого крыльца с крутыми каменными ступенями.

Он здесь бывал, ему здесь всё знакомо. Вот и чугунные львы по обеим сторонам крыльца, приводившие его в восхищение двадцать лет тому назад, да и не его одного. Украшение это, давно известное в обеих столицах, считалось здесь ещё тогда диковинкой, и, когда Бахтерин выписал этих львов и поставил их у своего нового дома, весь город про это говорил, приезжали из уезда любоваться ими.

На крыльце стояла стройная женская фигура в белом платье и чёрном кружевном шарфе, небрежно накинутом на густые чёрные кудри. В одной руке она держала книгу в кожаном переплёте, другую подняла к глазам, чтоб оградить их от солнечных лучей, заливавших весь двор, крыльцо и её саму, а также молодого незнакомца, так дерзко проникнувшего в это мирное обиталище. В удивлении она остановилась на верхней ступеньке, чтоб разглядеть непрошенного посетителя, причём сдвинула брови.

Курлятьев со свойственною ему светскою развязностью снял шляпу, быстрыми шагами перешёл пространство, отделявшее его от крыльца, и с низким поклоном представился кузине Магдалине Ивановне Бахтериной.

Она с улыбкой протянула ему руку, которую он поднёс к губам, слегка смущённый и взволнованный пытливым взглядом её глубоких чёрных глаз.

Вот она какая, эта девушка, увлекавшая его воображение с юных лет наравне с интереснейшими героинями перечитанных им романов.

Её можно было сделать русской и умом, и сердцем, но весь склад её стройной фигуры, продолговатое лицо с тонкой смугловатой кожей, прямой нос с подвижными ноздрями и огненные, южные глаза — этого уж переделать нельзя было, и всё это осталось таким, каким было создано природой и унаследовано от предков.

И в движениях её, в привычке щурить глаза, надменно выпячивать нижнюю губку и передёргивать левым плечом в минуты сильного волнения проглядывало её иноземное происхождение. А когда она заговорила, Курлятьева поразил её выговор, без акцента разумеется, недаром первые слова, произнесённые ею, были русские, но со свойственным всем парижанам произношением буквы р.

Они встретились, как старые знакомые. Как он её узнал, раньше никогда её не видав, так и она его.

— Мы вас давно ждали, mon cousin, — говорила она, проходя через длинную прихожую в большую светлую залу с апельсинными и лимонными кадками и птицами в клетках у окон. — С тех пор как вы здесь, дня не проходит, чтоб maman у меня не спросила: «Отчего это Федя к нам не едет?»

— А вы, что на это отвечали, кузина? — полюбопытствовал он, любуясь её грациозной головкой, казавшейся ещё миниатюрнее от длинных вьющихся волос, беспорядочно закинутых назад и спускавшихся ниже пояса, её гибким станом и лёгкой походкой.

Она остановилась и, повернув к нему бледное лицо, проговорила, смело глядя ему в глаза:

— Я была уверена, что вы не уедете отсюда, не побывав у нас.

— Почему? — продолжал он допрашивать, глядя на неё с улыбкой.

— У вас нет родственников ближе нас, — спокойно проговорила она.

— Правда, кузина, — с чувством произнёс он.

Она опять протянула ему руку, а когда он поднёс её к губам, пригнулась к нему и поцеловала его в висок.

И никогда ещё ни один женский поцелуй не доставил ему столько удовольствия, сколько этот.

С первого же взгляда девушка эта пришлась ему по душе, и чем больше он на неё смотрел, тем больше всё в ней ему нравилось: и красота её, и изящность, и умная живая речь.