Робеспьер. В поисках истины

Её отчаяние ещё более вывело из себя Понтиви, который был вдвойне оскорблён её бесчестием как отец и глава семьи, которую до тех пор не омрачало ни одно чёрное пятно.

Робеспьер между тем оправился и хотел что-то сказать, но Понтиви грозно перебил его:

— Молчать! Ни одного слова! Слышите! Ни одного слова! Ступайте в свою комнату и дожидайтесь моих приказаний.

Эти слова сопровождались таким повелительным жестом, что юноша молча удалился.

— Что же касается тебя... — продолжал старик, обращаясь к Клариссе, но слова его замерли на устах.

Молодая девушка лежала на полу без чувств. Он поднял её, отнёс в её комнату и положил на первое попавшееся кресло.

На следующее утро Понтиви позвал Робеспьера и сказал ему повелительным тоном:

— То, что произошло вчера ночью, останется навсегда тайной. За обедом вы под каким-нибудь предлогом скажете мне что-нибудь оскорбительное, а я попрошу вас оставить мой дом.

— Но я готов загладить свою вину, — промолвил юноша.

— Вы предлагаете жениться на моей дочери! — воскликнул советник парламента, которому слова секретаря показались новым оскорблением. — Вы забываете, кто вы, г-н Робеспьер! Вы — муж моей дочери! Довольно, исполните мою волю.

Эпилог драмы разыгрался так, как желал Понтиви. Секретарь был удалён из дома за грубость, и никто не подозревал настоящей причины этого неожиданного события.

Кларисса серьёзно занемогла: у неё открылась горячка, и она долго не выходила из своей комнаты.

II

Прошло девятнадцать лет, и эти девятнадцать лет ознаменовались во Франции такими событиями, каких никогда прежде не видывал свет. Злоупотребления неограниченной властью возбудили всеобщее недовольство и привели к революции. Но это общественное возрождение вызвало в свою очередь злоупотребления свободой. Людовик XVI, Мария Антуанетта, значительное число аристократов и даже многие ни в чём не повинные жертвы погибли под гильотиной. Террор царил со всеми его ужасами.

Среди фанатичных патриотов, видевших в терроре единственное спасение от внутренних роялистских интриг и чужестранного вторжения, был Максимилиан де Робеспьер, бывший секретарь Понтиви, теперь называвший себя просто Робеспьером. Самый могущественный из двенадцати членов Комитета общественной безопасности, управлявшего Францией, он возбуждал во всех страх и, 36 лет от роду, он стоял во главе революции.

История представляется романом народов, но она более переполнена невероятными событиями, чем самая фантастичная, волшебная сказка, а французская революция занимает первое место среди исторических загадок со времени существования света. Действующие лица этой великой драмы невольно изумляют и поражают нас, словно они принадлежат к иному миру, к области чудовищной фантазии. Судьбе было угодно, чтобы секретарь Понтиви находился в числе этих гигантов, и, несмотря на достигнутый им неимоверный успех, он не изменился от быстро сменявших друг друга событий. После девятнадцати лет мы находим бывшего секретаря Понтиви в Эрмитаже Монморанси, в той же самой комнате, где Жан Жак Руссо написал свою «Новую Элоизу», таким же пламенным его поклонником, как в то время, когда под влиянием этого романа он разыграл печальный роман своей юности.

Была пятница, шестое июня 1794 года, или, как тогда выражались, двадцатый прериаль второго года республики. Покинув накануне вечером Париж, он искал спокойствия в этом окружённом цветами убежище на опушке Монморансского леса. Эрмитаж Руссо сделался государственной собственностью и был продан частному лицу, которое тайно отдало его внаём Робеспьеру, содержавшему там садовника. Он часто проводил тут ночи и несколько часов днём, чтобы отдохнуть на лоне природы от революционного водоворота. В настоящую же минуту он искал в этом убежище вдохновения для составления речи, которую он должен был вскоре произнести на празднестве в честь Верховного Существа, церемонии, придуманной и организованной им в духе теории Руссо.

Рано утром Робеспьер вышел в сад, жадно вдыхал своей утомлённой грудью свежий, живительный воздух и, гуляя под тенью старых раскидистых деревьев, гадал, под которым из них некогда любил сидеть Руссо. Душа пламенного трибуна теперь как бы соединялась в нежном единении с чарующей природой при первых лучах восходящего солнца. Вообще он любил блуждать по полям и долам, собирая анютины глазки, любимые цветы Жан Жака. Поэтому он часто заходил в Монморансский лес, казавшийся продолжением его лужайки, и там встречал иногда приехавших из Парижа друзей, с которыми завтракал попросту, на траве.

В это утро он поднялся раньше обыкновенного, так как в голове его теснился ряд мыслей, которые надо было высказать в своей речи, первой попытке говорить на общественном торжестве, которая в случае успеха должна была в глазах народа окончательно утвердить его господство. Притом было необходимо, чтобы он окончил эту речь до двенадцати часов, когда им было назначено в лесу очень важное свидание, от которого могла зависеть перемена внешней политики Франции.