Робинзон Крузо

Нет, я не боялся многочисленных врагов – они по сравнению с нами были почти безоружными, и даже если бы я остался один, без Пятницы, то наверняка справился бы с ними. Но какая причина, спрашивал я себя, вынуждает тебя, Робинзон, идти на убийство и обагрять руки кровью? Эти люди не причинили тебе никакого зла, а их зверские обычаи ничем не отличаются от обычаев десятков других племен и народов. В сущности, они не виноваты в том, что соблюдают те же ритуалы, которые соблюдали их предки в десяти поколениях. Бог лишил из света разума, но не мне быть судьей их поступков, и уж тем более исполнителем приговора. И если Бог сочтет нужным, то сам покарает их за все злодеяния!

Конечно, у Пятницы имелись оправдания: эти люди были его врагами, он находился с ними в состоянии войны и имел полное право напасть на них. Пятница, но не я.

Глава 40

Пятница и его отец

Эта мысль так глубоко запала мне в душу, что я решил подобраться к дикарям поближе, чтобы взглянуть на их чудовищный пир, и уж тогда начать действовать по обстоятельствам и так, как внушит мне Провидение. По крайней мере, пока я не собирался вмешиваться во что бы то ни было.

С такими мыслями я пробирался по лесу, стараясь двигаться как можно осторожнее. Пятница следовал за мной по пятам. Мы не останавливались до самой противоположной опушки, неподалеку от которой расположились дикари. Теперь нас отделял от них лишь небольшой перелесок.

Я шепотом подозвал моего спутника, указал ему на огромное дерево, возвышавшееся над всеми вершинами, и велел попробовать забраться туда, чтобы в точности разведать, чем занимаются туземцы. Пятница повиновался и вскоре, вернувшись обратно, сообщил, что с дерева все видно как на ладони. Дикари сидят у огня, пожирая одного из пленников, а другой, связанный, лежит на песке в ожидании своей участи. Нет никаких сомнений, что негодяи умертвят и его.

Тут в моей душе вспыхнуло пламя гнева. А Пятница добавил: пленник этот явно не принадлежит ни к одному туземному племени, потому что кожа у него светлая, а лицо заросло бородой. Очевидно, он из тех «бородатых людей», о чьем прибытии в здешние края мой спутник уже рассказывал мне.

При упоминании о бородатом белом человеке я почувствовал настоящий ужас. Забравшись на нижние ветви того же дерева, где только что побывал Пятница, с помощью подзорной трубы я смог разглядеть на прибрежном песке связанного лианами человека. Это, несомненно, был европеец, хотя дикари не оставили на нем ни клочка одежды.

За перелеском, отделявшим нас от пирующих людоедов, виднелось еще одно высоченное дерево. Отсюда до него было не больше пятидесяти ярдов. Сделав небольшой крюк, мы могли скрытно к нему подобраться и тогда оказались бы на расстоянии половины ружейного выстрела от туземцев.

Я едва мог сдерживать захлестнувшую меня ярость, хотя и понимал, что действовать нужно совершенно хладнокровно. Отступив шагов на тридцать, я обогнул заросли кустарника и, пользуясь ими как прикрытием, пробрался ко второму дереву. Там я спрятался за стволом и стал наблюдать за дикарями. От дерева до костра было не больше восьмидесяти ярдов, и я мог рассмотреть все в подробностях.

И сразу же я понял: нельзя терять ни минуты. Девятнадцать людоедов, собравшись в кружок, сидели у огня, а двое уже направлялись к светлокожему человеку, наверняка собираясь прикончить его и разделать, как свиную тушу. В руках у одного из них я увидел меч, выточенный из бакаутового дерева. Когда палачи склонились над пленником, чтобы разрезать его путы, я обернулся к Пятнице, который как тень следовал за мной, и проговорил:

– Обещай, что будешь в точности исполнять все, что я тебе прикажу. – Он кивнул в ответ, и я добавил: – Следи за мной и неукоснительно повторяй все, что бы я ни сделал. И смотри – ничего не упусти!

Тут я опустил ружье прикладом на землю, и Пятница немедленно опустил свое, я прицелился в дикарей – и он вскинул ствол, ловя на мушку людоедов.

– Хорошо, – сказал я. – Ты готов?

– Да, – ответил он.

– Ну, раз так, – воскликнул я, – тогда огонь!

В ту же секунду я выстрелил в толпу дикарей.

Удивительно, но Пятница оказался более удачливым стрелком, чем я: он убил двоих наповал, а еще троих ранил, тогда как я убил только одного, а ранил двоих.

Видели бы вы эту картину! Переполох, поднявшийся у костра, был ужасен. Все, кто не был ранен или убит, повскакивали со своих мест и с криками заметались по берегу, не понимая, откуда на них обрушилась неведомая опасность.

Пятница тем временем не спускал с меня глаз, чтобы, согласно приказу, повторять каждое мое движение. Сразу после первого выстрела я бросил мушкет и схватил охотничье ружье – он последовал моему примеру. Я зарядил и прицелился – он поступил так же.

– Готов ли ты, Пятница? – спросил я.

– Да! – отвечал он.

– Ну так стреляй же! – И мы одновременно еще раз выстрелили в насмерть перепуганных негодяев.