Они с Россом согласились, что мы должны идти дальше и провести неделю интенсивных переговоров. И допустили, что, если Израиль сможет признать ООП, Соединенные Штаты, вероятно, сделают то же самое.
В течение этих нескольких сентябрьских дней мы твердо придерживались нашего списка требований. В обмен на признание ООП законным представителем палестинского народа Арафат должен будет безоговорочно признать право Израиля на существование, полностью отказаться от террора, призвать к немедленному прекращению интифады и твердо придерживаться принципов мирного урегулирования будущих конфликтов, не прибегая к насилию.
К полудню 7 сентября 1993 г. Арафат был готов принять наши требования. Были составлены два письма: одно для Арафата, в котором признавалось право Израиля на существование, другое для Рабина, где ООП признавалось законным представителем палестинского народа. Мы с Рабином получили их по факсу в Иерусалиме, а Арафат – в Тунисе. Рабин заручился поддержкой кабинета, а Арафат получил одобрение исполнительного комитета ООП. Рано утром 10 сентября норвежский министр иностранных дел принес письма в канцелярию израильского премьер-министра, заполненную журналистами и камерами. Хольст сел по одну сторону от Рабина, я – по другую; весь мир вместе с нами смотрел, как премьер ставит подпись под этим простым письмом. ООП признала наше право на существование, и Израиль в ответ сделал то же самое.
Три дня спустя, 13 сентября 1993 г., на Южной лужайке Белого дома взаимное признание отмечалось рукопожатиями, и эту церемонию наблюдали и запомнили во всем мире. Ицхак Рабин и Ясир Арафат едва ли предполагали, что окажутся в подобной ситуации. Они стояли под ярким летним[194]
солнцем, и президент Клинтон подтолкнул их друг к другу. Рабин с неохотой пожал руку своему заклятому врагу. Он видел обещание мира и осознавал масштаб этого великого достижения, но все же ему трудно было исполнить то, чего требовали обстоятельства. Раздались аплодисменты, он повернулся ко мне и прошептал: «Теперь твоя очередь».Несколько мгновений спустя на многолюдной лужайке, перед камерами всех международных новостных каналов, которые только можно вообразить, я сел за деревянный стол, взял ручку и написал свое имя под Декларацией принципов – от имени своей страны, в которую всегда верил, и с надеждой на светлое будущее.
После нескольких дней в Вашингтоне я вернулся в Израиль с переговорной группой, приземлившись в аэропорту немногим позже четырех утра.
– Будьте в моем кабинете в семь, – сказал я группе. – Работа только начинается.
Они приехали изнеможденными, но я уже был готов двигаться дальше.
– Пора штурмовать Иорданию! – воскликнул я.
Сначала они от души посмеялись, предполагая – или, по крайней мере, надеясь, – что я пошутил. Но мгновение спустя они поняли, что я совершенно серьезен, и решили убедить меня, что на этот раз следует быть сдержаннее в своих мечтах. Они утверждали, что мир с королевством маловероятен, по этому вопросу почти нет никакого движения или готовности возобновить разговор. Поскольку в основе провалившегося лондонского соглашения и неудавшихся переговоров в Вашингтоне лежало решение, принятое совместно с Иорданией и палестинцами, моя команда считала, что Иордания будет сильно разочарована тем, что ее не подключили к процессу мирного урегулирования.
Я хорошо знал эти аргументы, но не соглашался с ними. Возможно, король Хусейн действительно недоволен двусторонним характером нашего соглашения с палестинцами. Но эти чувства, как я полагал, скорее приведут его к сотрудничеству, чем к изоляции. На протяжении многих лет король поддерживал контакты в Иерусалиме, важные для его личных интересов. Но если наши усилия увенчаются успехом – если мы достигнем всеобъемлющего мира с палестинцами, – Хусейн будет опасаться утратить свое влияние, оказавшись, по сути, замененным Арафатом. Стратегические соображения в таком случае, вероятно, перевесят его разочарование.
– Поверьте, – сказал я команде. – Король не захочет оставаться в стороне.
Я также чувствовал, что, если король пожелает принять участие в прямых переговорах, мы, скорее всего, довольно быстро придем к благоприятному исходу. Обсуждая с Хусейном детали лондонского соглашения, я понял, что сижу за столом с человеком, который осознавал всю силу и необходимость мира. Его готовность принять мои условия, вопреки сомнениям, была выражением этой точки зрения.