Роботы и Империя

– Вы могли. Вы должны были узнать о ней все, прежде чем везти ее с собой.

– Так я и узнал о ней все, директор. Более тридцати лет она прожила на Солярии. Она выросла там и жила в окружении одних роботов. Людей она видела только на трехмерном экране, за исключением мужа, но и тот не часто посещал ее. Когда она приехала на Аврору, ей трудно было приспособиться, и даже там она жила в основном среди роботов. За два с лишним века она едва ли видела одновременно человек двадцать, а здесь было четыре тысячи. Я думал, что она скажет несколько слов, если вообще сможет открыть рот. Откуда мне было знать, что она такой оратор?

– Вы должны были остановить ее. Вы же сидели рядом.

– Вы хотели скандала? Люди восхищались ею. Вы были там и знаете, что, если бы я заставил ее сесть. Слушатели полезли бы на сцену. Но ведь и вы, директор, не пытались остановить ее.

Пандарал покашлял.

– Я думал об этом, но каждый раз, когда оглядывался, встречался глазами с роботом – ну, тем, который похож на робота.

– С Жискаром. Ну и что? Он же не мог ничего вам сделать.

– Я знаю, но он нервировал меня и каким-то образом смирял.

– Ладно, директор, это неважно, – сказал Д. Ж.

Он уже оделся и придвинул к собеседнику поднос с завтраком.

– Кофе еще горячий, берите булочку и джем. Все прошло хорошо. Не думаю, что публика преисполнится любовью к космонитам и испортит нашу политику. Случившееся даже может пойти нам на пользу. Если космониты узнают, к чему она призывала, партия Фастольфа может усилиться. Несмотря на то что Фастольф умер, партия его жива, и нам нужно поддержать ее политику умеренности.

– Я думаю о том, – сказал Пандарал, – что через пять месяцев соберется Всепоселенческий конгресс и я услышу множество ядовитых намеков на умиротворение Бейлимира и на любовь ее жителей к космонитке. – И угрюмо добавил: – Чем меньше планета, тем больше на ней ястребов.

– А вы найдите на это достойный ответ, – посоветовал Д. Ж. – На публике держитесь по-государственному, а их отведите в сторонку, посмотрите прямо в глаза и скажите, что в Бейлимире свобода слова и мы намерены поддерживать ее и в дальнейшем. Скажите им, что Бейлимир принимает близко к сердцу интересы Земли, но если какая-нибудь планета захочет доказать большую преданность Земле тем, что объявит войну космонитам, Бейлимир будет с интересом наблюдать, но и только. Такое заявление заткнет им глотки.

– Ой, нет, – с тревогой сказал Пандарал. – Об этом может стать известно, уж тогда так завоняет…

– К сожалению, вы правы. Впрочем, не думайте об этом и не позволяйте этим безмозглым горлопанам уговорить вас.

Пандарал вздохнул:

– Я полагаю, что мы справимся, но прошлый вечер сорвал все наши планы. Вот о чем я жалею.

– Какие планы?

– Когда вы уехали с Авроры на Солярию, за вами последовали два аврорианских корабля. Вы об этом знали?

– Нет, но предполагал что-то в этом роде, – равнодушно ответил Д. Ж. – Именно по этой причине я и старался попасть на Солярию обходным путем.

– Один из аврорианских кораблей приземлился на Солярии в нескольких тысячах километров от вас, так что он, похоже, не собирался следить за вами, а второй остался на орбите.

– Разумно. Я бы сделал то же самое, если бы имел в своем распоряжении второй корабль.

– Приземлившийся второй корабль был уничтожен в считанные часы. Тот, что остался на орбите, сообщил об этом и получил приказ вернуться. Торговая мониторная станция перехватила его сообщение и передала нам.

– Оно было некодированным?

– Нет, конечно, кодированным, но мы раскрыли код.

Д. Ж. задумчиво кивнул:

– Очень интересно. Я полагаю, у них на борту не было никого, кто говорил бы по-соляриански.

– Ясное дело. Если никто не знает, куда девались соляриане, эта ваша женщина – единственная солярианка в Галактике.

– И аврориане отдали ее мне. Не повезло им.

– Во всяком случае я хотел объявить о гибели аврорианского корабля вчера вечером. Просто как факт, без злорадства. Это, наверное, взволновало бы всех поселенцев в Галактике, ведь мы вернулись, а аврориане – нет.

– Но она же солярианка, – сухо сказал Д. Ж., – а не аврорианка.

– Прекрасно. Это тоже выставило бы тебя и женщину в хорошем свете. Но теперь все ни к чему, После того, что она сделала, ничего не имеет значения, даже известие о гибели аврорианского корабля.

– После того, как все аплодировали любви и родственным отношениям, было бы противоестественным через полчаса рукоплескать смерти двухсот аврорианских родственников.

– Я тоже так думаю. А какой был общий душевный порыв – и мы его упустили.

Д. Ж. нахмурился.