Роботы против фей

Августовское солнце тает над рингом, окруженным кольцом ядовитых грибов, каждый из которых в высоту – не менее двадцати футов. На одной стороне ринга – мерцающее сияние и узорчатые неоновые крылья. На другой – жужжащая гора металла и электричества. Трибуны вздымаются почти до самых небес. На трибунах три тысячи мест, и все распроданы крикунам, топтунам, пьяницам, любителям скандалов и пари.

Два малинового цвета листа медленно кружатся в свежем чистом воздухе. Гоняясь друг за другом, они переворачиваются, сходятся и расходятся, ловя на свою поверхность золотистый свет ранних сумерек, и ложатся в центре поросшего травой ринга, словно одинокие капли крови. Но в следующий момент удар воздушной волны, вырвавшейся из динамиков в тысячу децибел, способных порвать любые барабанные перепонки и сломать чей угодно хребет, поднимает их и вновь посылает кружиться над орущей толпой, над торговцами попкорном и пивом, разносчиками керосина и эльфийского вина, после чего листья окончательно успокаиваются у подножия пары микрофонов. Отливающие серебром пальцы высокой хрупкой женщины поглаживают один из них. В глазах ее – глубокая меланхолия, видимая даже с галерки, с самых дешевых мест. У женщины крылья бабочки-данаиды, волосы всех оттенков кошмара, вызванного белладонной, а глаза – цвета конца вселенной. Другой микрофон утонул в здоровенном кулаке железного человека с бочкообразной грудью, сверкающего платиной, керамикой и медью, – тип, более всего милый среднему классу. В его полуоткрытом рту пляшут разряды голубого и зеленого электричества, которые выглядят, пусть и не вполне, но почти как зубы. Он кричит в микрофон: