Род Рагху

5—8. У него, сладострастного, окруженного сладострастными женщинами, празднество следовало за празднеством, одно роскошнее другого, в чертогах, оглашаемых звуками литавр. Даже одного мгновения не мог он прожить без чувственных наслаждений, и, проводя в своем дворце дни и ночи в беспрерывных развлечениях, он не хотел видеть никого из подданных, искавших у него аудиенции. И если, уступая настояниям советников, он соглашался показаться народу, желающему лицезреть его, он только высовывал для него ногу из окна дворца. И слуги кланялись и воздавали почести его ноге, окрашенной розоватым отблеском от его ухоженных ногтей, словно лотос, озаренный лучами восходящего солнца.

9—12. Поглощенный страстью, он проводил время в красивых искусственных водоемах, где лотосы покачивались на волнах, поднятых игривыми высокогрудыми девами, плещущимися в воде, под которой располагались покои для любовных развлечений. Там они всячески тешили его, плеща друг в друга водой, которая смывала сурьму с их глаз и розовую помаду с губ, так что они принимали естественный цвет. Потом вместе с ними отправлялся он в построенные для него питейные домики, влекущие сладким винным запахом, как слон с влюбленной слонихой устремляется к пруду, покрытому лотосами. И девы любили пить вино из уст его, пьянящее сильней, и он, уединяясь с ними, исполнял их желание и сам пил вино из их уст, жаждущий, словно дерево бакула во время обряда[462].

13—15. Две не покидали его колен, привыкшие постоянно здесь играть, — лютня, чьи звуки трогали его сердце, и сладкогласная подруга с томными очами. Он сам искусен был в игре на цимбалах, во время которой гирлянды и браслеты на нем тряслись и скользили, а пляшущие девы приходили в смятение и даже под надзором своих учителей танцев ошибались в движениях. Когда они в изнеможении кончали танцевать, он целовал их лица, на которых тилак стирался от пота, сам задыхаясь от страсти, и чувствовал себя тогда блаженней владык Амаравати[463]

и Алаки[464].

16—17. Для ублажения своих страстей ему требовались все новые девы. Иногда он договаривался с ними через посредников, иногда сам отправлялся за ними. А когда он с ними наслаждался, старые любовницы иной раз портили ему развлечение неожиданным появлением. За обман девы грозили ему пальчиками, подобными нежным побегам, бросали негодующие взгляды из-под нахмуренных бровей, не раз связывали его своими поясками.

18—20. В ночи, предназначенные для любовных ласк, он подслушивал, бывало, спрятавшись в укромном месте, ведомом только служанке на посылках, жалобы жен, встревоженных его отсутствием. Иногда супруги задерживали его, меж тем как ему не терпелось вырваться к танцовщицам; он томился тогда в их обществе, чертя втихомолку фигуры любезных сердцу дев, пока стило не выскальзывало из вспотевших пальцев. Страстно любящие его царицы, ревнуя к другим женам, хвастающим предпочтением, которое выказывает им царь, подавляли, однако, обиду, и под предлогом какого-нибудь праздника добивались от супруга исполнения своих желаний.

21—24. Если он проявлял холодность к своим любовницам, он старался загладить вину, являясь к ним поутру с заискивающим видом, но облик его выдавал распутство минувшей ночи, и разочарованные им девы, оскорбленные его неверностью, огорчались опять. А когда ночью он произносил во сне имя соперницы, наложница без слов выражала свое возмущение, откатываясь от него, поворачиваясь к нему спиною, проливая слезы на одеяло, ломая в гневе свои браслеты. Иной раз он удалялся в беседку из лиан, где для него приготовлено было цветочное ложе, куда его сопровождали служанки; и он предавался там с ними любовным наслаждениям, трепеща, однако, в страхе, как бы не застигли его девы гарема. «Ты назвал меня именем своей возлюбленной, так я хочу разделить с нею ее счастье, страстно жаждущая твоей любви!» — так, бывало, обращалась к нему какая-нибудь из дев, когда он ошибался, путая их имена.