Читаем Роддом. Сценарий. Серии 17-24 полностью

17-17.НАТ. ГЛАВНЫЙ КОРПУС/БОЛЬНИЧНЫЙ СКВЕР. ДЕНЬ.

(ЧЕКАЛИНА, КАБАН, ПЕРСОНАЛ, ПАЦИЕНТЫ, ПРОХОЖИЕ.)


Кабан и Чекалина сидят на скамейке.


КАБАН

…если что-то нужно. … И чтобы ни случилось… Ты – не одна. Запомни. Пока я жив – ты не одна.


Чекалина горько усмехается.


ЧЕКАЛИНА

Сазан тоже пока жив. Так что прости, я не одна.


КАБАН

Тьфу, дура!


Чекалина кладёт руку на живот.


ЧЕКАЛИНА

Я не одна. Нас – трое.


Кабан назидательно задирает вверх указательный палец.


КАБАН

Вот! И ты их любишь. И будешь любить, чтобы ни случилось.


ЧЕКАЛИНА

А бывает иначе?


КАБАН

Иначе никак.


Молчат. Кабан глубоко вздыхает. Берёт её за руку, разворачивает к себе. Целует руку. Смотрит в глаза.


КАБАН

Я по просьбе матери его детей…


Взгляд Чекалиной из пустого моментально становится жестоким. Она хочет вырвать ладонь. Кабан смотрит мягко, нежно. Но её руку из захвата не выпускает. Она встаёт – Кабан поднимается, всё так же не выпуская её ладонь. Мягко, но властно берёт Чекалину под руку, мощью гася её порывистое напряжение. Идут по аллейке.


КАБАН

Забери заявление…


Чекалина идёт с ним под руку, но на него не смотрит. Губы сжаты. Кабан продолжает мягко увещевать.


КАБАН

В жизни всякое случается, мать должна понять мать. Человек обязан помогать человеку.


ЧЕКАЛИНА

Мне как раз не хватает проповедей о христианском милосердии от всяких… бандитов!


Пытается вырвать у Кабана руку. Он съедает её укол, руку не выпускает.

17-18.ЗАЯВОЧНЫЕ ВИДЫ РОДДОМА. ДЕНЬ.

17-19.НАТ. РОДДОМ/У ПРИЁМНОГО ПОКОЯ. ДЕНЬ.

(МАРГО, САНИТАРКА ЛИЛЯ, БОМЖИХА, ПАНИН, ПЕРСОНАЛ, БЕРЕМЕННЫЕ.)


Марго и Лиля курят на ступеньках приёма. Настроение – соответствующее событиям. Марго – сдержанней. Лиля – больше ахает и охает, по-бабьи суетлива, глаза на мокром месте.


САНИТАРКА ЛИЛЯ

Боже, боже! Рыбка-то, Рыбка… Ей же нельзя даже…


МАРГО

Прекрати! У него жена и ребёнок.


На ступеньках приёма появляется Панин, волокущий бомжиху на сносях (в окровавленном поношенном платье). Аккурат на ступеньках бомжиха – уже почти в бессознательном состоянии, – выскальзывает из его поддержки. Он не даёт ей упасть, подхватывает на руки. Изо рта бомжихи – пена с кровью, пачкающая хорошую дорогую рубашку Панина – он не обращает внимания. Прогуливающиеся беременные и шныряющий персонал с пристальным любопытством смотрят на эффектного элегантного мужчину, на руках у которого такой экземпляр. Панин моментально вычисляет в паре «Марго-Лиля» главную, ей и командует:


ПАНИН

Сигарету – вон, дверь открыла!


У Марго подчиняется автоматически, вышвыривая сигарету и распахивая перед Паниным дверь. И лишь после этого в глазах – моментальная вспышка гонора, – догнало, что она подчинилась незнакомцу. Панин заносит бомжиху в приём. Марго и Лиля, переглянувшись, следом.

17-20. ИНТ. РОДДОМ/ПРИЁМНЫЙ ПОКОЙ. ДЕНЬ.

(ПАНИН, БОМЖИХА, МАРГО, ЛИЛЯ, СВЯТОГОРСКИЙ.)


Панин – спокойный, властный. Укладывает бомжиху на кушетку, отдавая приказания вбежавшим Марго и Лиле.


ПАНИН

(Марго)Дексаметазон. (Лиле) Анестезиолога!


Марго бросается к шкафу неотложной помощи, достаёт ампулы, к инструментальному столику – хватает шприц. Снимает ампуле головку – чпок! – набирает. Панин в это время осматривает женщину, присев на край кушетки – особенно тщательно и внимательно ощупывает мышцы шеи, челюсти, лица… Лиля хватает трубку внутреннего телефона, набирает короткий номер, в трубку:


САНИТАРКА ЛИЛЯ

Святогорского в приём!


Марго уже подаёт набранный шприц Панину. Опомнившись, уточняет:


МАРГО

А… вы кто такой?!


Он берёт шприц, колет бомжихе в мягкие ткани плеча, «представляется», не глядя на Марго:


ПАНИН

Орфей, ведущий Эвридику из преисподней. Камиль Коро. Холст. Масло. Тысячу восемьсот шестьдесят первый год.


Марго и Лиля смотрят на Панина, раскрыв рты. Он возвращает пустой шприц Марго, после чего пальцами раскрывает бомжихе веки – зрачки резко расширены, глазное яблоко закатывается. Поворачивается к женщинам, командно удивляясь, что ещё не сделано подразумевающееся по умолчанию:


ПАНИН

Каталку!


Марго и Лиля бросаются за каталкой. Панин поднимает бомжиху на руки. В приёмный покой со стороны отделения входит Святогорский. Видит Панина. Кивает ему, как старому знакомому. Панин не может ему протянуть руку – Святогорский пожимает ему предплечье. Они коротко здороваются, причём в это время Святогорский уже успевает оценить клиническую ситуацию. Оба – сдержаны, деловиты.


СВЯТОГОРСКИЙ

Здравствуй, Семён Ильич!


ПАНИН

Рад видеть, Аркадий Петрович!


Марго и Лиля подкатили каталку, Панин укладывает бомжиху, обращаясь к Святогорскому:


ПАНИН

Сильное напряжение мускул, жёсткое сцепление челюсти.


Обмениваются короткими понимающими взглядами – Святогорский понимает всю тяжесть указанного Паниным симптома. Панин катит каталку в отделение. Святогорский обращается к Марго и Лиле:


СВЯТОГОРСКИЙ

Что застыли?! Звоните разворачиваться!


Марго, опомнившись.


МАРГО

У меня Беляев – заведующий! А заведующий родильно-операционным блоком…


Обрывается, застывая, вспомнив, что зав родильно-операционным блоком – Зильберман. Лиля хватается рукой за лицо, по-бабьи. Святогорский стремительно к телефону:


СВЯТОГОРСКИЙ

Куры! Одни куры кругом!


Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное