Родимые пятна

В зеркале отразилось призрачное и расплывчатое лицо. Чтобы слегка взбодриться, я умылась холодной водой. Сверчок, как всегда, прав. Хотя, если разобраться, это не столько опьянение, сколько накопившаяся усталость. И, если быть честной до конца, еще нечто подспудное. Мы вроде бы хорошо начали. Достаточно осторожно, чтобы кое-какой пыл сохранить и на ночь, ожидавшую нас впереди. В нашем с ним общении тлели неугасаемые угольки, готовые разгореться в костер, но, должна сознаться, тепло от них уже и сейчас согревало меня. Все-таки, что ни говори, а десять месяцев— это приличный срок для воздержания, хотя и практикуешь частые поездки на велосипеде. К тому же, как сказано, я держала его за иностранца, связь с которым меня ни к чему не обязывает.

Раскрыв сумочку, я принялась за реконструкцию лица. Когда я перешла к глазам, рука — то ли спьяну, то ли от нервной взвинченности — дрогнула, и щеточка с тушью для ресниц задела глазное яблоко. Тише, тише, Ханна, не так уж ты пьяна, одни нервы. Или это от неуверенности в себе? В своих решениях? Может, такие решения для тебя слишком грубы, слишком непристойны? Кто знает… Возможно, и он испытывает то же самое. Но иные мужчины говорят, что это большое облегчение— встретить женщину, берущую инициативу в свои руки. Теперь, Ханна, ты можешь в это поверить, поскольку сама выступаешь в роли искусителя. Так возьми себя в руки, соберись. Беда, что, затеяв подобную авантюру, я слишком уж нервничаю. Тут нужен холодный разум. Хотелось бы обсудить с ним еще кое-что, но только не до того, а после.

За кофе и кальвадосом поговорили о нем. Меня его рассказ далее растрогал. Родился и вырос в Нью-Йорке. Отец— адвокат, склонен был защищать левых, что в Америке пятидесятых могло принести моральное удовлетворение, но никак не средства к существованию.

— Когда он погиб в автокатастрофе, мне было семнадцать, и в банке на нашем счету почти ничего не оказалось. Семейство моей матушки к тому времени уже кое-как устроилось, она вернулась во Францию, а ее брат устроил меня в бизнес-школу.

— И когда вы уехали из Штатов?

— Десять лет назад.

— Что-то случилось?

Он поплескивал своим кальвадосом в стакане.

— Ну, это касается только меня.

— У вас, выходит, тоже есть тайны? Он пожал плечами, ничего не ответив.

— Ладно. Поставим вопрос иначе. Она вас оставила, или вы ее?

На это раз он улыбнулся.

— Я ее оставил. Но скорее всего потому, что она готова была оставить меня.

— А сейчас?

— Сейчас работаю. Как и вы. Еще кофе?

Я взглянула на часы: почти двенадцать. Официанты потихоньку приводили в порядок соседние столики. В дорогих ресторанах это самое большее, что они могут позволить себе, намекая гостям, что уже поздно.

— Может, нам всем пора в постельку?

Фрейдистская оговорка, так это, кажется, называется. Но слово не воробей — вылетело, не поймаешь. Он из вежливости пропустил это мимо ушей.

— Да, пожалуй, вы правы.

Затем последовала пауза, переполненная тем не менее жизнью. Он смотрел на меня. Я открыла было рот, чтобы сказать хоть что-нибудь, но слова застряли где-то в середине гортани. Мне всегда было немного неловко смотреть на краснеющих женщин. Ужасно, должно быть, чувствовать, как твои тайные мысли проступают наружу. Я улыбнулась ему. А он улыбнулся мне. Я восприняла это как одобрение, и в животе тотчас вспыхнули огоньки. Чего же ты ждешь, Ханна? Чего ты хочешь? Я задумалась. Если тайные намерения не выйдут наружу, это будет выглядеть трусостью, которой ты потом не простишь себе. Так вперед, шепнул мне внутренний голос. В конце концов, самое страшное, что он может сделать — отказаться.

—Это был прекрасный вечер. Не хотите ли,

чтобы он продолжился, переходя в ночь?

Улыбка слиняла с его уст, он покачал головой и сказал:

—Простите, Ханна, но сегодня мне еще надо кое с кем повидаться.

Глава 9