Родить Минотавра

Смерть Ледии, смазливой девчонки, на которую он, впрочем, прежде не обращал особого внимания, потрясла Элема. Он нисколько не сомневался, что копьё, прилетевшее из тёмного угла огромного Храма, предназначалось божественной корове Огеде. Кажется, это поняла и сама Элия. Во всяком случае, это именно она настояла на переселении во дворец Доху-о-доху, где прошла её несчастливая юность. Впрочем, и здесь её охраняли всё те же мрачные как ночь рогатые жрецы-кастраты. Куда-то, правда, исчез Юдиз. Краем уха Элем слышал, что его покарал Атемис. Как покарал верховный жрец и великого Регула, грозу Эбира. Всё и вся ныне было подвластно жрецу. Уцелевшая знать вроде бы покорно гнула перед ним выю. Но за этой покорностью ещё чувствовался протест, это понимал даже барабанщик Элем, что же тут говорить об Атемисе. Казни и жертвоприношения продолжались. Страх рос, как в душах эбирцев, так и в душе барабанщика Элема. Он почти не сомневался, что в один прекрасный, а точнее непрекрасный момент станет для жреца Атемиса лишним. Зачем верховному жрецу божественный бык, не говоря уже о барабанщике Элеме. Огус должен пастись в садах Иллира, а вся власть в Эбире будет принадлежать его жрецам, поскольку только они способны постичь его мысли. А этих самых мыслей, к слову, у божественного быка не было. Огус обладал только силой, чудовищным могуществом, способным в порошок стереть всё и вся, в том числе жреца Атемиса и город Эбир. Такую силу очень опасно иметь под рукой, тем более что эта сила заключена в оболочку простого эбирского барабанщика.

В последнее время Элем заподозрил, что Атемису не нужна и Элия с её ещё не родившимся сыном. Этот младенец мог стать угрозой не только для знати, но и для рогатых слуг Огуса. Именно сын Огуса стал бы проводником воли своего божественного отца, а жрецам оставалось бы только ловить на лету знаки его внимания.

Странно, что Элия этого не понимала. И не хотела верить, что последнее покушение на её жизнь осуществилось при попустительстве верховного жреца. И чем больше становилась власть жрецов в Эбире, тем всё менее ценными в их глазах становились жизни Элема и Элии. И наступит момент, когда за эти жизни не дадут и медного обола.

– Ты, жалкое подобие человека, как ты посмел осквернить чистое имя жреца Атемиса своим поганым языком. Жрецы храма – это глаза, уши, ноги и руки божественного Огуса, и только они способны воплотить его устремления в жизнь.

То, что божественная корова не сдержана в проявлениях чувств, Элем знал и раньше, но в этот раз она, кажется, грозила превзойти саму себя. Конечно, барабанщик мог бы ей сказать, что ноги и руки Огуса, это как раз он, Элем, но не стал раздражать и без того впавшую в неистовство женщину.

Для Элии он ничтожество, пустое место, эбирский простолюдин, которому приятная наружность и крепкое тело позволили пробиться в барабанщики. И, в общем-то, Элия права, как правы были и многие простые эбирцы, презиравшие Элема за выпавшую ему в день похорон Доху-о-доху слепую удачу. Он не заслуживает уважения. Он болтается в волнах чужой воли, как чурка, не делая даже попытки выбраться на берег. Так как же может женщина, вынашивающая под сердцем ребёнка, довериться такому ничтожеству. Она будет держаться обеими руками за Атемиса до той самой минуты, когда жестокий кастрат её предаст.

Когда-то Элем любил бродить жаркими ночами по Эбиру. Ночной город казался ему тогда более гостеприимным, покладистым и доброжелательным, чем город дневной, быть может потому, что надзирающих глаз становилось меньше. Стража, конечно, обходила Эбир и ночью, но старалась держаться поближе к центру, где вокруг храма Огуса селилась знать, нищие кварталы оставались на ночь без присмотра и развлекались в своё удовольствие на горстку меди, заработанную тяжким трудом. Все питейные заведения были переполнены в эту пору, а где вино, там и женщины – в проститутках благословенный Эбир никогда не испытывал недостатка. И вспоминая сейчас, на мягких пуховиках, хмельные ночи, проведённые на грязных циновках в компании эбирских потаскух, Элем испытывал легкое чувство сожаления о том, что не придётся больше окунуться в атмосферу разгула и бесшабашного веселья. Барабанщик Элем не был последним человеком в весёлой компании, а о его подвигах в делах любовных могли бы рассказать не только эбирские проститутки. Случалось, что и эбирские жёны и не только подлого происхождения, воспользовавшись отсутствием мужей, либо сами посещали притоны, либо посылали своих рабынь за достойными кандидатами. Естественно, что наибольшим успехом у знатных эбирских женщин пользовались барабанщики божественного Огуса – сливки эбирского простонародья.

Элем знал массу историй о похождениях своих приятелей в самых знатных домах и сам бы мог порассказать немало интересного. В те, молодые годы, он мечтал поселиться в богатом доме, с какой-нибудь нестарой вдовушкой, чтобы не знать больше нужды и забот. Кто мог тогда знать, что его жизнь так взбрыкнёт одичавшей кобылой и вынесет его к таким высям, о которых он и помыслить не мог.