Родной голос

Принесут сыновья рыбу нельму — на балык ее, в пряное соленье; щуку — в печь — коптить; жир с рыбьих кишок оберет, перетопит, потроха перемоет, изжарит, мелочишку набросает на под русской печи — зимой уха из сушенки объеденье. Бойким на язык, современным интеллектуалкам поучиться бы семьи кормить и дом обихаживать у таких женщин, как Раиса Васильевна, а рыбозаводам и всяким пищеобрабатывающим предприятиям, превращающим добро в дерьмо, перенять бы в этом доме умение и крестьянские «хитрости», название которым — радение в труде.

И вообще поучиться бы у разогнанных крестьян всех народностей совестливости, опрятности, упорству в ведении хозяйства, бережливости ко всему, что живет, растет вокруг нас. К сожалению, уже совершенно больная, доживает век свой Раиса Васильевна не в родных лесах, не среди светлых озер и неторопливых речек, не среди песенного птичьего грая, а в казенной избе, под окнами которой дымит, грохочет несущаяся куда-то колесная и прочая техника. Но под теми окнами все равно каждое лето пестрели желтые цветочки, на задах дома зеленели овощи на махоньком, немудреном огороде.

Анатолий Петухов по зову крови и совести начал назначенную ему судьбой работу, скорее даже борьбу (без борьбы у нас никак невозможно) за воскрешение своего края и народа — пишет и печатает статьи, сколачивает из вепсов, разбродно живущих по стране, общество активистов и патриотов для важного этого дела. И зная, как у нас приживается и пробивается всякое доброе начинание, какие препоны, пренебрежение, непонимание и даже сопротивление встретят они на своем благородном пути, все же желаю им крепости духа, терпения и многих сил для работы, которую без них и за них никто не сделает.

И еще об одной беде или нелепости, связанной с малыми народами, мне хочется рассказать.

В Эвенкии и вокруг нее как-то давно и последовательно уничтожается оленье дело — основы основ жизни северных народов. Не хватает пастухов, животных косят болезни, борясь за продовольственную программу, диких оленей варварски истребляют под видом заготовки мяса и шкур узаконенные заготовители — те же браконьеры, только еще более разнузданные и безответственные, поскольку не сами по себе они истребляют животных, а по заказу, государственному договору и за хорошие деньги.

И вот еще одно «мудрое» решение — разгородить леса и пастбища в Эвенкии, заставить неорганизованные стада оленей, как коров, пастись выгонно-привязным способом, ходить вдоль забора, не выедать и не выбивать как попало пастбища, быть всегда на глазах, не удручать добрых людей анархическим поведением и хождением по местности, обходиться вообще без пастухов, оставив их лишь в качестве наблюдателей и помощников во время отела — экая соблазнительная перспектива, на нее и денег не жалко экономная экономика все равно себя оправдает. Однако боюсь, что оленя, как корову, на веревку не привязать — все же животное полувольное, да и веревок не хватит.

Все заборы, намеченные по плану, еще не загорожены, но с вертолета видно их ниточку на протяжении сотен километров — свежие, неожиданные, пугающие глаз. Эвенки, с некоторых пор настороженно воспринимающие всякие загороди, особенно в нехоженой, глухой тайге, примолкли, ждут худого дела от этого новшества, не проявляют надлежащего энтузиазма.

Вертолет садится на деревянную площадку в новом поселке оленеводов. Собаки сбежались, детишки идут-косолапят, народ из избушек, так-сяк стоящих, выглядывает.

Большой начальник прилетел, бригадира покликали.

Пришел молодой, грустный эвенк, присел на крыльцо конторы, хмурится, прутиком себя по сапогу постегивает. Большой начальник спрашивает: «Почему ничего не делаете! Сидите? Спите? Где олени?». «Там», — махнул на редкий лиственничный лес бригадир. «Где там? Где там?» — загорячился большой начальник. «Не знаю», — тихо уронил бригадир. «Да как же это ты не знаешь?! Ты зачем здесь?» — «Не знаю зачем…»

На крик перешел большой начальник. Бригадир и вовсе умолк, опустил голову, прутиком чертит по земле. На лице его полное ко всему равнодушие и тоска, безмерная тоска. Мне показалось, он через какое-то время вовсе слышать большого начальника и внимать ему перестал. Привык. Ко всему привык, Обтерпелся. Собаки вот напугались, отпрянули от крыльца, улеглись, подальше от греха, и тут же задремали, изредка, не открывая глаз, терли себя лапой по носу, прядали ушами, стряхивали редких, совсем их мало беспокоящих комаров. Большой комар и тот улетел следом за оленями, которые, игнорируя новаторский забор, ушли куда-то, бродят себе, едят мох и грибы, спят и размножаются, пока еще без искусственного осеменения, коим измучили, унизили, довели до вырождения обобществленный рогатый скот.