Родные и знакомые

Ахмади старался на людях не появляться. И Факиху будто по голове ударили — тише воды, ниже травы стала. Сыновья их тоже ходили пришибленные — рта не раскроют. В доме установилась унылая тишина. За чаем, за едой слова никто не обронит.

Фатима тяжело болела. После возвращения из Гумерова ночью отец чуть не забил её до смерти. Бил в исступлении, хлестал плёткой, привязав дочь волосяной верёвкой к дверной ручке. Страшен был его вид: волосы взлохмачены, глаза выпучены, зубы оскалены. Платье Фатимы расползлось, обнажив багровые полосы, на её теле, но девушка молчала. Устав стегать плёткой, Ахмади озверело тыкал ей в грудь кулаком, потом схватил лежащее у печи полено, ударил им по голове. Брызнула кровь, потекла по косе, по щеке Фатимы. Она потеряла сознание.

Сестрёнка её безмолвно плакала, забившись в страхе в угол. Увидев, что безвольное тело Фатимы сползает по косяку, девочка отчаянно закричала:

— Ай-й-уай! Убивает! Убивает!

Факиха, окаменело сидевшая на нарах, тоже вскинулась:

— Да разве ж можно человеку быть таким бессердечным!

Ахмади, запалено дыша, ещё раз было взмахнул поленом, но крики остановили его. Кинул полено на пол, выжал из себя что-то нечленораздельное и ушёл в горницу.

Факиха отвязала дочь, втащила на нары…

Вот с этой ночи и болела Фатима. Лицо её вздулось, под глазами выступили багровые пятна. Неделю пролежала она почти неподвижно. Наконец, поднялась на ноги — казалось, пошла на поправку, но на следующий день снова слегла. Она лишь пила воду, а есть не могла, от еды её тошнило и рвало зелёной слизью. Девушка страшно похудела, лицо стало неестественно жёлтым.

Факиха позвала знахарку бабку Хадию — не поможет ли вылечить.

— Желтуха у неё, видишь, какая она жёлтая, — решила знахарка и, вытащив из-под мышки затрёпанную книгу, принялась читать её шёпотом над головой Фатимы. Временами, пре рвав чтение, бабка шипела, как змея, и дула в лицо больной.

Знахаркино лечение не помогло.

Одна из соседок, заглянувшая к Факихе, тоже нашла, что у девушки — желтуха, и предложила своё средство: поймать жёлтую бабочку, ополоснуть её в воде и напоить больную этой водой. Но во дворе — чёрная осень, то дождь сеется, то снежинки летают, какие уж там бабочки!

Шли дни, а Фатима не поднималась. Её мучило головокружение — всё в доме было шатко, ненадёжно; потолок, стены то и дело начинали бешено вращаться и рушиться… Иногда виделся ей в этой круговерти Сунагат, она делала попытки заговорить с ним. Заметив, что дочь силится что-то сказать, подходила Факиха, осторожно прикасалась к ней — мол, я здесь, слушаю. Девушка лишь на миг приоткрывала глаза и снова уходила в забытьё. Но случалось, что она начинала, задыхаясь, метаться в постели. Это навело Факиху на мысль — уж не подселился ли к её дочери бисура [86], не ложится ли это существо на девушку, мешая ей дышать. На всякий случай Факиха кинула на нары отдельную подушку для бисуры.

Однако бабка Хадия не согласилась с этим предположением, высказала своё:

— Албасты лишает её сил, албасты. Прогнать надо ненасытную!

Албасты, объяснила бабка, имеет облик девы с медными волосами. Не каждому дано видеть её. Невидимая, она ночами сидит у изголовья бальной, высасывает кровь.

Знахарка вознамерилась изгнать медноволосую и вечером, в сумерках, приступила к делу. Бормоча заклинания, она просеменила вдоль стен, затем — вокруг лежащей в забытьё Фатимы; вытащила из-за печки помело и принялась шоркать им под нарами. «Вот, вот она!» — вскрикивала бабка, будто бы разглядев албасты. Злодейка, должно быть, оказалась увёртливой. Бабка гонялась за ней по всей женской половине дома.

«Сгинь туда, откуда явилась!» — заклинала бабка, взмахивая помелом. Факиха, вооружившись прялкой, поспешила ей на помощь. Наконец, албасты была выставлена из дому. Женщины погнали её по двору в сторону ворот. Знахарка продолжала выкрикивать заклинания, её помощница ударяла своим орудием по чему попало — по земле, по стене дома, по забору…

И тут как раз подъехали к воротам Ахмадиевы заказчики — «мочальные начальники».

— Никак хозяйка умом тронулась? — удив ленно произнёс один из них.

— Похоже… — отозвался второй.

Откуда-то с другого конца улицы, завидев приезжих, пришёл Ахмади, обрадовано поздоровался, распахнув ворота. Его бодрый вид и радостный голос успокоили гостей: стало быть, у хозяйки в голове всё в порядке, решили они. Крикнув сыновьям, чтобы помогли кучеру распрячь лошадей и задали им корм, Ахмади повёл толстосумов в горницу. Бабка исчезла, будто ветром её сдуло. Факиха захлопотала в летней кухне, раздувая угли в самоваре…

Наутро, плотно позавтракав, заказчики съездили к пруду, осмотрели там уложенное скирдами мочало и остались довольны увиденным. Ахмади сообщил, какие он произвёл расходы. Предъявленный им устно счёт был принят без возражений. Договорились, что Ахмади создаст ещё запас колёсных ободьев и по зимнему первопутку начнёт отправлять заготовленное в город.

Глава четырнадцатая

1